Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак
Эти мысли не только высказывались при наставлении, но осуществлялись и в жизни. К такому заключению мы приходим на основании того, что Ерм очень мало об этом говорит. Он, очевидно, не считает необходимым особенно настаивать на этом, предполагая, очевидно, вместе с тем, что обычно перечисляемые в катехизисе грехи не нуждаются в особом разъяснении для христиан его общины. Случаи воровства, хищения, лжи и лжесвидетельства считались, очевидно, редкими явлениями среди христиан; гораздо более обычным было, что иной более зажиточный христианин не считал грехом жить в роскоши и довольстве, кичась перед всеми своим богатством. В благотворительности не было недостатка, но при этом шли споры из-за почетных мест. Ерм хочет показать, что одно находится в зависимости от другого; что где нет правильного понимания — там страдает и практическое осуществление христианства. Но именно этим он дает доказательство — тем более ценное, что оно совершенно непреднамеренно — фактического осуществления христианской морали в его общине.
Еще важнее другое соображение. А именно, имеется чрезвычайно интересное, вскользь брошенное указание Ерма, свидетельствующее, что к заповедям относились не как к мертвому материалу катехизиса, не как к требованиям, которые легко выставить, которые красиво звучат, но которые уже, в силу неисполнимости, освобождают слушателя от попытки их осуществления; оно показывает, что, напротив того, от катехуменов требовали, чтоб они относились серьезно и к этой стороне христианства, строго исполняли бы заповеди Божий в их полном объеме. При постройке башни, символизирующей церковь, Ерм видит, что камни, отброшенные от башни, лежат возле воды и, однако, не могут в нее скатиться. Это те люди, которые восприняли слово и хотели креститься во имя Господне, но в тот момент, когда начали сознавать святость истины, изменили свое намерение и снова подпали власти своих дурных желаний, В. III 7, 3. Таковы христиане-катехумены; они побеждены проповедью Евангелия; они решили стать христианами, примкнуть к тому обществу, где возвещается столь радостная весть, даются такие возвышенные обетования. Они уже высказали желание креститься. И вот их начинают наставлять; тогда им становится ясно, чего от них требует истина, чего требует христианство. Все здесь окружено святостью; от них требуется великое отречение, полный разрыв со всей их прошлой жизнью: они должны не только избегать некоторых грубых грехов, как-то — воровства, блуда, прелюбодеяния, убийства и др., не только принимать на себя исполнение различных обязанностей братской любви: посещение больных, гостеприимство и т. д., но им предписывается также изменить в корне свое основное настроение, отречься от всего, что до сих пор делало для них жизнь приятной. Такое требование слишком тяжело для них. Они отпадают и снова опускаются до своей прежней жизни. Едва ли можно найти более ясное доказательство того, с какой энергией христианская община боролась за осуществление своего нравственного идеала, чем следующее признание отпадающих от нее: нам это слишком тяжело! Разве они сделали бы это, если б видели, что община не так уж строго настаивает на требованиях катехизиса? Если община при своем сильном стремлении к пропаганде все же отказывалась от лиц, почти приобщенных к ней, то разве это не доказывает, что она для удержания их не могла сделать ни малейшей уступки? О теоретических и догматических сомнениях здесь не может быть и речи: безусловно строгое проведение нравственного идеала во всей его святости действовало устрашающе на колеблющегося катехумена. То, что он отступал и что ему не препятствовали выйти из общины, показывает также, насколько серьезно христианская община относилась к этому вопросу.
Ближайшее рассмотрение фактических отношений в различных областях жизни христиан также подтверждает нам это.
Святость брака была одним из высших нравственных принципов христианства. Последнее — и в этом его неоспоримая заслуга — впервые пробудило понимание того, что грехом является но только прелюбодеяние, но также и внебрачные половые сношения, блуд. Странно, что Ерм упоминает об этом редко. Неужели он в этом отношении менее строг, чем другие христиане? Такое предположение не соответствует всему духовному облику Ерма и находит себе опровержение уже в тех местах, где Ерм затрагивает все же этот вопрос, 3. IV 1, 1, VIII 3. Мы можем объяснить его молчание лишь тем, что для подобных предостережений представлялось мало поводов: фактическое состояние, должно быть, соответствовало требованиям нравственного учения. Точно также у Ерма не упоминаются и многие другие аналогичные грехи язычества, перечисляемые в прочих иудейско-христианских катехизисах морали. Ясно, что они лежали вне кругозора христианской общины его времени.
Ерм интересуется исключительно вопросом о разводе, и именно — если можно так выразиться — его церковно-правовой стороной. Здесь христианский принцип, установленный словами Господа, вставал в самое резкое противоречие с обычаями нехристианского мира. Для иудеев той эпохи, как и для язычников, развод по самому незначительному поводу был явлением вполне обычным. Христос объявил нерасторжимость брака, Лук. 16, 18. Тогда как Павел сохраняет эту заповедь во всей строгости, I Кор. 7, 10 сл., Ерм допускает принятое уже Матфеем исключение, 5, 32; 19, 9, признавая прелюбодеяние основанием для развода. Но так же ригорически, как и апостол, Ерм настаивает на требовании, чтобы невиновная сторона не вступала в новый брак, оставаясь всегда готовой к примирению, 3. IV I, 4-8. По-видимому, Ерм говорит об этом по поводу случая, действительно имевшего место по отношению к одной христианке, 4, и едва ли здесь не следует разуметь его собственную жену. Понятие прелюбодеяния (ὲν μοιχείᾳ τινί!) он незаметно распространяет на языческое поведение вообще, выставляя и последнее также поводом к разводу, 9. Это как раз подходит к его собственному положению, которое и имеют в виду все его рассуждения. Таким образом, у Ерма мы не можем почерпнуть никаких положительных сведений относительно существования прелюбодеяния в христианской общине. Говоря о прелюбодеянии, он возмущается и восстает — как это уже показало нам его первое самообличение — только против дурного желания, даже если оно и не сопровождается деянием.
Не следует забывать, что вся жизнь той эпохи была полна опасностями в указанном отношении: достаточно вспомнить сцену в бане, в В. I. Жизнь христианской общины также не была вполне свободна от соблазнов. Описанное Ермом ночное пребывание его с девами, стерегущими башню, II. IX 11, несомненно следует понимать совершенно невинно; девы эти не более как олицетворенные добродетели, и они, эти добродетели, говорят ему: ты проведешь с нами эту ночь как брат, а не как муж. Но уже самая игра с такими вещами опасна. И сам Ерм учит нас, что нечистая фантазия равносильна порочной жизни.
Заслуживает внимания, что Ерм —
