Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак
В суждении о нравственном уровне рабов я также не могу исходить из Тит. 2, 3 сл. Если мы видим здесь предостережение против воровства, то этим лишь указывается, в чем именно христианский раб должен отличаться от языческого. Раб-плут, обманывающий, где может, своего господина, был известной комической фигурой, взятой из жизни; раб-христианин должен быть иным. И здесь также опасность была совсем в другом; теория равенства всех сословий перед Богом способствовала непокорности рабов и их стремлению к эмансипации. Вне общины это могло иметь весьма нежелательные последствия, вооружая против христиан господ из язычников; но, пожалуй, еще в худшем положении оказывались господа из христиан в тех случаях, когда рабы злоупотребляли братством. Увещания I Тим. 1, 6 сл., свидетельствующие о подобных злоупотреблениях в общинах, показывают, однако, какие старания были приложены к тому, чтобы в корне пресечь всякое стремление рабов к эмансипации.
В самих общинах существовало сознание, что общий уровень христианской нравственности не стоял на надлежащей высоте: сознание это прорывается время от времени в резких словах проповеди покаяния: «Очистите руки, вы грешники; исправьте сердца, вы двоедушные; сокрушайтесь, плачьте и рыдайте!», так взывает к общинам Иаков, 4, 8. За их образ мыслей, проникнутый мирскими желаниями, он называет их прелюбодейками, 4, 4, и увещевает: «Отложите всякую нечистоту и остаток злобы», 1, 21. Нельзя отрицать, что опасность обмирщения действительно была велика; примеры тому мы можем видеть не только на купцах и землевладельцах в послании Иакова, но, главным образом, у Ерма. Из требований, предъявлявшихся к представителям общин, можно даже заключить, что средний уровень нравственности был довольно низок: если приходится подчеркивать, что такой представитель не должен быть пьяницей и буяном, тем не менее, по-видимому, можно быть уверенным в том, что рядовой христианин чужд указанных пороков. Кроме того, как в послании Иакова, так и в пастырских посланиях особенно настойчиво указывается на опасность злословия и проистекающей отсюда вражды. Но, с другой стороны, только эти недостатки и упоминаются, и против них ведется энергичная борьба. Наряду с этим мы видим осуществление на практике христианского идеала, выражающееся в обилии добрых дел; видим, с какою силою стремились сохранить нравственный идеал, повторно формулируя его в красивых выражениях. Сопоставляя все это, мы можем, конечно, сказать, что христианские общины того времени изображали себя в своих проповедях покаяния хуже, чем были на деле; именно это обстоятельство служит к чести их нравственного сознания. Еще сильнее указанного чувства собственного несовершенства мы можем подчеркнуть тот факт, что христиане все же вполне сознавали глубокую пропасть, отделявшую их от окружавших язычников; и сознавали ее не только, как различие их идеалов, но чувствовали и сознавали внутренний переворот, происходившей в душе каждого обращающегося в христианство, I Тим. 1, 13, Тит. 3, 3 сл.; обновленные через отпущение грехов, они превратились в новых людей с младенческой душой, Варн. 6, 11. На место нечестия, разврата и лжи во всех их видах и степенях, I Тим. 1, 9 сл., выступает благочестие, страх Божий, а вместе с тем и новая одухотворенная жизнь; во всех превратностях жизни христианину прежде всего приходит на ум мысль о Боге, полная благодарности и радостных надежд, Иак. 5, 43; во всех отношениях царит честность, под влиянием которой люди без всякого клятвенного заверения исполняют заповедь Господню, 5, 12, и стремятся достичь цели христианского совершенствования, Иак. 1, 4. Отдельные лица были призваны в общину от скверны греховной — слово Господне, Матф. 9, 13, было еще свежо в памяти, I Тим. 1, 15, Варн. 5, 9, II Клим. 2, 4, хотя и ослабленное учением о прощении грехов, совершенных по неведению I Тим. 1, 13; очищенные через крещение, они имели отныне одну высокую задачу — хранить неповрежденной печать, II Клим. 7, 9; 6, 6; 8, 6.
Как ни похоже все это местами на позднейшее католичество, перед нами, однако, еще раннее христианство: от Евангелия еще веет свежий дух, нравственная свобода противится еще закону, постоянная мысль о будущей жизни — обмирщению. Как бы сильно ни подчеркивалось понятие церкви, оно не встало еще между Богом и человеком и не возвысило себя до абсолютной цели. Несмотря на всю борьбу с зарождающимся гносисом, нравственное сознание было самобытным, наивным и нерефлектирующим. Требования выставляются во всей их полноте без компромиссов, допускаемых церковной этикой с самого начала своего развития, например, у Климента Александрийского. Общины, жившие таким образом, высоко держали знамя Евангелия.
РИМСКАЯ ОБЩИНА ВРЕМЕНИ ЕРМА
В заключение еще одна картина из жизни римской общины. Она относится к очень позднему времени, к конечному моменту взятого нами периода, но обладает важным достоинством полных жизни отдельных характеристик. Свидетельствующий об общине Ерм не является объективным наблюдателем со стороны, он сам принадлежит общине: на условиях его жизни лежит отпечаток жизни общины, в его мыслях и чувствованиях отражаются мнения и чувства общины. Ерм, человек из народа, наивный в своих воззрениях, своими широкими образами дает нам ценный материал для суждения о внутренних стимулах христианской жизни как всей общины, так и отдельных христиан. Его кругозор, конечно, весьма ограничен; он всецело сосредоточен на явлениях повседневной жизни; вопросы политики интересуют его так же мало, как и ученые спекуляции. Одна основная мысль всецело господствует над ним: необходимость и возможность вторичного покаяния. Он считает себя пророком, которому поручено от Бога возвестить об отсрочке суда и призвать к покаянию (Зап. XII 3, 3). Это следует принять в соображение при оценке его суждений о нравственном состоянии римской общины.
Его книга не возникла сразу и не вылилась сразу в определенную форму; его картина римской общины не есть моментальный снимок: в ней отражаются возникавшие мало-помалу изменчивые настроения. Постепенное слияние следующих одно за другим откровений является важнейшим признаком истинно-пророческого писания. Пусть здесь охватывается период многих десятилетий — у нас все-таки нет никаких оснований предполагать, что пред нами несколько авторов. Ерм хорошо знаком с назидательной литературой, распространенной в христианских общинах его времени. Он, по-видимому, с юности был знаком со Священным Писанием Ветхого Завета в греческом переводе и на нем выработал свой собственный язык, он знает евангелия, послания, такие сочинения, как Kerygma Petri, и учения апостолов; но главным образом — книги откровений. Не вполне свободно, по-видимому, владея чтением, Вид. II 1,4, Ерм настолько усвоил писания, читавшиеся в общих и
