Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак
И все-таки эти страдания избранных оставались непонятными даже для «верных» среди читателей. Стоя на чисто античной точке зрения, они видят во всех своих страданиях доказательство того, что Бог на них за что-то гневается. И потому столь живые в то время сознание своей виновности и потребность искупления проявляются у них с неожиданной силой. Далекие от того, чтоб найти успокоение в своем христианстве, они ищут везде средств искупления и наталкиваются прежде всего на культ жертв, установленный в Ветхом Завете Богом. Трудная проблема, которую Павел завещал языческо-христианской общине, проповедуя уничтожение Закона, но в то же время давая в руки христиан в качестве священного божественного слова Ветхий Завет, содержавший этот Закон, заявляла свои права. В нашу задачу не может входить разъяснение того, как составитель пытается разрешить эту проблему путем своей замечательной концепции призрачности и недействительности ветхозаветных прообразов, их осуществления в мелхиседековом первосвященничестве Христа и принесении им некогда самого себя в жертву; мы не будем останавливаться и на том, как он достигает своей цели при помощи своеобразной александрийской экзегетики; нас интересует лишь то, почему эта проблема сделалась тогда столь жгучей. Мы не имеем никаких оснований предполагать влияние христиан-иудеев или иудаистов на христианскую общину Рима. Принимая во внимание намеки послания, мы должны признать, что простое знакомство с Ветхим Заветом возбудило мысли, приведшие к возобновлению культа искупления и жертв, установленного некогда Богом. Внешним поводом послужили бедствия времени, те непрекращавшиеся гонения, в которых усматривали проявление гнева Божия; быть может, к этому присоединялось еще соображение, что гнев этот в меньшей степени обрушился на иудеев. Внутреннюю же причину составитель вполне правильно видит в недостатке христианского сознания, который его огорчает тем более, что, по его мнению, можно было ожидать большего от этих уже давно пребывавших в христианстве братьев, 5, 11 сл.: не проникаясь глубже сущностью христианства, они держались его начатков, 6, 1. Характерно, что он под этим разумеет: отвращение от мертвых дел язычества и монотеизм, учение об очистительной бане и возложении рук, о воскресении мертвых и Страшном Суде. Нравственные элементы выступают на первый план: христианский идеал жизни все еще определяется противоположением жизни языческой, решающим моментом является созерцание будущего воздаяния. Естественно, однако, что одни эти элементы не могли создать радостного уверенному в победе христианства, которое Павлу удалось сохранить в своих общинах, даже в период крупных бедствий. Эта «вера в Бога» очень напоминала бледную мысль о том, что «существует один Бог», Иак. 2, 19. Основанное на собственных деяниях человека, это христианство не приводит к возвышающей и освобождающей уверенности в спасении. Но вера в воздаяние не есть радостное стремление к небесному отечеству — таковым хотел бы сделать ее составитель, 11, 13 сл., — она является мыслью, возбуждающею страх и тем самым обессиливающею. Характер христианства, выражающийся в настойчивых мыслях о будущей жизни, сильно подчеркиваемый составителем, отходил, как кажется, у его читателей далеко на задний план. Мысли, подобные тем, которые Павел развивал в Послан, к Римл. 8, 18 сл., сделались им чужды; отсюда страх перед страданием, боязнь исповедания.
Римская христианская община проявляет, таким образом, с одной стороны, действительно серьезное нравственное понимание: все это искание других дополнительных форм религии исходит из глубоко серьезной нравственной мысли, — мысли о виновности и искуплении; с другой стороны, общине не хватает именно того, что дает христианской нравственности ее особенную ценность: нравственность общины не основана на непоколебимом доверии и любви к Богу, откуда она черпала бы силу для преодоления всех трудностей.
Составитель послания к Евреям ясно сознает эту двойственность в настроении своих читателей: он, с одной стороны, строго порицает отсталость их христианского сознания 6, 1; 12, 1, но с другой, говорит с похвалой об их нравственных подвигах и видит в этом залог того, что Бог не допустит их до падения: он не может забыть их дела (т. е. всего практического исповедания ими их христианства) и их любви, которую они оказали во имя его, служа святым (т. е. христианским братьям именно ради имени христианина), что они продолжают делать и теперь, 6, 10. Выдвигая эти положительные стороны, он признает, что среди них сильно развит дух христианской общественности и готовность к жертве. Остается лишь желать, чтобы каждый сохранил эту ревность до конца, что для него самого приведет к самым спасительным последствиям, так как этим надежда его укрепится до радостной уверенности, 6, 11. Поэтому христиане должны усердно побуждать друг друга к любви и добрым делам — и это также должно заставить их правильно посещать собрания, 10, 25. Сколько кроется в коротких словах: «братолюбие между вами да пребывает», 131, равным образом в добавлении: «странно-любия не забывайте», 12, 2; «не забывайте также благотворения и общительности», 13, 16. Лишь в качестве напоминания дается наставление: «помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находитесь в теле». Забота о больных и узниках — последняя упоминается на первом месте как более важная и более опасная — является еще всеобщей христианской обязанностью 13, 3. Связь с братьями, находящимися вдали, прочно поддерживается путем письменных сношений, примером чему может служить сообщение об освобождении из темницы Тимофея, 12, 23, и путем молитвенного общения, 13, 18 сл.
Организация общины еще совершенно свободна; имеются «наставники» Onyoûnevoi). Их основной задачей являются поучение и забота о душах. Составитель послания заботится о поддержании их авторитета у своих читателей; однако слова «повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны», 13, 17, не следует понимать как указание на нарушения этих отношений. Наставники, особенно прежние, умершие (совершенные благодаря своему мученичеству) сделались образцами именно своею смертью, доказавшею твердость их исповедания до конца.
Опасность со стороны ереси угрожает в такой же слабой степени, как и со стороны иерархии. Предостережение: «учениями различными и чуждыми не увлекайтесь», 13, 9, относится, по-видимому, лишь к аскетическим тенденциям, с которыми, как мы видели, боролся уже Павел в послании к Римлянам. В связи с библейством римских христиан принял ветхозаветную окраску и вопрос о том, что можно и чего нельзя есть: путем воздержания думали проявить особенную твердость сердца. Составитель судит так же, как и Павел: суть дела в милости Божией; правда, мотивирует он это совершенно иначе.
Нельзя утверждать с
