Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак
Второе изречение — то, где Христос говорит: «Тому не радуйтесь, что духи вам повинуются; но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах». И здесь особенно подчеркнута мысль, что сознание покрова небесного — самое решающее в этой религии. Величайшие дела, даже подвиги, совершенные силой этой религии, не могут сравниться с этой смиренной и гордой уверенностью в отеческом покровительстве Бога.
Мало того, неподдельность, действительность религиозного переживания измеряются не избытком чувства, не видимыми подвигами, а той радостью, тем миром, который наполняет душу, произносящую: «Отец мой».
Какой же объем приписал Христос этой мысли об отеческом провидении Бога?
Это выясняет третье изречение: «Не две ли малые птицы продают за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без Отца вашего. У вас же и волосы на голове все сочтены».
Куда только простирается страх, да и вообще жизнь, жизнь до своих мельчайших проявлений в природе, — туда должна простираться и уверенность, что Бог всем управляет. Слова о малых птицах и о цветах в поле были сказаны ученикам, чтобы рассеять их страх перед злом и перед смертью; они должны узнавать всюду, и в жизни, и в смерти, руку живого Бога.
Наконец, — и это слово нас теперь уже не удивит, — Он словами «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит» выразил самое высокое мнение о ценности человека. Кто имеет право называть Отцом то существо, которое правит и небом, и землей, тот этим самым поставлен выше неба и земли и имеет ценность, превышающую все мироздание. Но это чудное обетование включено в серьезное увещание. Тут и дар, и требование. Какая разница между всем этим и учением греков! Платон, конечно, уже пел великий гимн о духе, выделял его из всего мира явлений и доказывал его вечное происхождение. Но он подразумевал познающий дух, противопоставлял его бесчувственной и слепой материи; его возвещение относилось к знающим. Иисус Христос призывает всякую бедную душу, всех, носящих лик человеческий: вы — сыны живого Бога, и не только лучше многих малых птиц, но ценнее всего мира.
Я недавно прочитал изречение: ценность истинно великого человека заключается в том, что он повышает ценность всего человечества. Действительно, в этом самое высшее значение великих мужей; они подняли ценность человечества, того человечества, которое произошло из темных недр природы. Но ценность каждой отдельной человеческой души утверждена только Христом, и этого никто не уничтожит. К Нему можно относиться как угодно, но никто не может не признавать, что Он в истории поставил человечество на такую высоту.
В основе этой высшей оценки лежит переоценка всех ценностей. Тому, кто хвастает своим имуществом, Он говорит: «Глупец»! И всем вообще Он напоминает: «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее». Он даже мог сказать: «Только ненавидящий душу свою сбережет ее».
Вот в чем состоит переоценка ценностей, которую до Него некоторые чаяли, истинность которой они видели как сквозь дымку, спасательную силу которой они предчувствовали как блаженное таинство. Он первый ее выразил спокойно, просто и уверенно, как будто это — самая обыкновенная, очевидная истина. В том именно печать Его своеобразности, что Он выражал самое глубокое и значительное в совершеннейшей простоте, как будто иначе и быть не могло, как будто оно само собою разумеется, как будто Он только напоминает о том, что всем известно, так как оно живет в глубине души.
В этом построении: «Бог — Отец, Провидение, мы Его дети, душа наша имеет бесконечную ценность» сосредоточено все Евангелие. Но мы должны понять, до чего все это парадоксально, мало того — что именно в этом вполне выражается парадоксальность религии. Все религиозное, а не только религии, окажется парадоксальным, если к нему приложить мерку опыта внешних чувств и точного знания; здесь вводится начало, которому приписывается наибольшее значение, но чувствам оно не поддается и явно противоречит фактам. Но все другие религии каким-нибудь образом сплетены с земным: тем, что в них имеется убедительный с земной точки зрения элемент, или лучше тем, что они находятся в вещественной связи с духовным состоянием известной эпохи. Но что может быть менее убедительным, чем слова: у вас и волосы на голове все сочтены; вы имеете ценность выше мира сего, вы можете отдаться в руки существа, никем незримого? Это — или бессмысленная речь, или — предел, до которого религия может быть доведена; она тут уже не побочное явление внешней жизни, не ее коэффициент, не преображение или освящение отдельных частей ее; она тут выступает с властным притязанием быть откровением, и притом единственным откровением основ и смысла жизни; она покоряет себе весь разнообразный мир явлений и противится ему, если он признает себя единственно действительным. Она дает лишь один опыт, но создает им новое миросозерцание: является Вечное, и временное становится только средством для достижения цели, человек переходит на сторону Вечного. Таково было, несомненно, убеждение Христа; его нельзя сокращать, не разрушая его. Распространяя идею Провидения на человечество и весь мир безо всяких исключений, возводя корни человечества до вечности, возвещая об отеческом покрове Бога как о даре и о задаче, Он мощно соединил все смутные и робкие попытки религии и довел ее до конца. Повторяю еще раз: можно относиться к Нему и Его благовествованию как угодно, но нельзя отвергать, что после Него ценность нашего рода поднялась; человеческая жизнь, мы сами друг для друга стали дороже, а настоящее уважение человека сводится — сознательно или нет — к практическому признанию Бога Отцом.
3. Высшая праведность и заповедь любви, — это составляет третий круг, и все Евангелие может быть охвачено этим кольцом; можно, не унижая его, представить его этическим возвещением. У своего народа Христос нашел богатую и глубокую этику. Было бы неправильно судить о фарисейской морали исключительно по ее внешним, показным, казуистическим и пошлым проявлениям. Тем, что мораль святости так тесно переплелась с культом и застыла в обрядности, она, правда, обратилась в свою прямую противоположность, но не все еще стало безнадежным и мертвым: в глубине системы были еще и живые места. Вопрошающим Христос мог
