Путь к блаженству - Патриция Гарфилд
В последние годы я стала замечать, что женщины в моих теперешних сновидениях качественно отличны от женщин из более ранних снов. Да и вообще, «структура населения» моих снов менялась. Действующие лица снов, которые снились мне в четырнадцать лет, были, по большей части, достаточно заурядны[89]. Необычные персонажи встречались редко. В сорок один год, как показывают тщательные описания снов, сделанные в то время, мне тоже снились люди, с которыми я чаще всего общалась наяву[90]. Однако в моих тогдашних снах появлялись и многие необычные персонажи. В том числе и очень выразительные, мощные фигуры — в большинстве своем женщины.
Типичный пример такой женщины — персонаж из неосознанного сна, в котором я приехала на телестудию, чтобы дать интервью:
Я никак не могу найти нужную комнату. Начинается шоу с участием людей из какого-то африканского племени, и я наблюдаю за ним. Среди присутствующих — исключительной красоты негритянка; на ней головной убор из розового шелка, расшитый хрустальными бусинами, которые сверкают под лучами прожекторов. Сидящая рядом с ней пожилая негритянка, может быть, ее бабушка, о чем-то разговаривает со своим взрослым сыном.
Пожилая негритянка одета в белое платье-рубаху, расстегнутое на груди — так, что через прорезь видны ее зрелые, красивой формы груди. Она говорит: «Не зря меня называют Женщиной с Грудью из Слоновой Кости!» Люди из племени и телевизионщики в восхищении перешептываются; кто-то толкает соседа: «Нет, ты только взгляни, какие буфера!» Действительно, несмотря на преклонный возраст, груди у нее крепкие, налитые и будто вылеплены рукой превосходного скульптора. Она, если я правильно понимаю, не позволяет своему взрослому сыну притронуться к ним.
Тогда к ней обращается молодая женщина, уговаривая принять во внимание нужды племени. Как бы в ответ на это груди пожилой негритянки начинают набухать молоком. Я вижу, как это происходит, сквозь ее кожу. Я понимаю, что, должно быть, эта женщина одна питает своими соками все племя. Груди наполняются до отказа, и из них брызжут струи молока. Затем стены исчезают, и небеса начинают источать молочный дождь, который насыщает всех вокруг.
(«Женщина с Грудью из Слоновой кости», 21 июня 1975 г.)
Специалисты по мифологии сказали бы, что в моем сне отразился архетипический образ земли-матери, питающей своих детей. Но я, когда мне приснился сон о негритянке, еще не была знакома с подобными мифологическими образами. В то время главным для меня в этом сне было ощущение, что обо мне заботятся, потому что наяву я переживала сложный период. (Сон приснился через несколько дней после того, как мы переехали из старой квартиры в новый дом; нужно было заново налаживать хозяйство, я очень устала и только-только начала приходить в себя.)
Оглядываясь назад, легко увидеть, что молодая женщина в розовом головном уборе была предвестницей Головокружительной Танцовщицы. Ее сверкавшие на свету хрустальные бусины отражали тот свет, что циркулировал в моей собственной голове, — хотя в то время я этого не подозревала. Ее темная кожа была символом моего глубинного «я», а розовый цвет ее убора — символом моей страсти.
Благодатный молочный дождь, который пролился с небес, когда груди старой негритянки наполнились молоком, был еще одним вариантом кольца из дождевых капель — тех самых, что, падая мне на кожу, создают зрительный образ вибрации моего тела и возвещают переход к осознанному сновидению (или пробуждают меня, одновременно даруя ощущение обновления)[91].
Богини и сильные женщины, появляющиеся в моих снах, очень щедры. Вот пример еще одного такого сна, который я увидела, когда была сильно утомлена:
Я ощущаю себя танцующей в каком-то коридоре. Я знаю, что мною руководит женщина, — хотя и не вижу ее. Ощущение странное, как будто я нахожусь в трансе. Я воспринимаю это сновидение изнутри себя, а не со стороны: я его скорее чувствую, чем вижу.
Ощущая присутствие женщины, я продвигаюсь, танцуя, по коридору. Периодически я осознаю, что вижу сон — сознание то возвращается ко мне, то вновь уходит. Когда мое восприятие делается осознанным, я нарочно падаю на разное барахло, разбросанное в коридоре, — ведь я знаю, что не могу пораниться. У меня странное ощущение во рту: как будто передние зубы — искусственные и держатся на пластине, смазанной воском. Мне следует быть осторожной, чтобы пластина не выпала.
Женщина говорит мне: «Теперь сделай так, чтобы это из тебя вышло». Она ободряет меня, приговаривая: «Хорошо! Хорошо!» Откуда-то из глубины моей гортани поднимается вверх гнойный шарик. Наконец он выходит наружу, я сплевываю его на ладонь и рассматриваю. Теперь я ясно вижу сам шарик — но не то, что происходит вокруг меня. Зачарованная, я наблюдаю, как шарик раскрывается и становится металлическим колокольчиком, который затем раскрывается еще больше и превращается в распустившийся цветок.
Женщина, чей голос напоминает одну из моих преподавательниц танца, говорит (имея в виду шарик-цветок): «Эта штука была в твоем теле очень долго — по крайней мере с тех пор, когда у тебя были прыщи». Я понимаю: то, что я изгнала из себя этот гнойник, — великое свершение. Я наконец устранила источник инфекции, давным-давно затаившейся внутри меня.
Я чувствую себя великолепно, но хочу еще более улучшить свое состояние. «Мне не нравится, что я не вижу,» — говорю я невидимой женщине. «Ну что же, — отвечает она, — если тебе так необходимо зрение, попроси его — и получишь». Место действия резко меняется, мы с женщиной стоим у дома на холме и пытаемся поймать попутную машину. Я просыпаюсь и чувствую, что мои зубы крепко сжаты.
(«Гнойный шарик-колокольчик-цветок», 3 мая 1975 г.)
Нечего и говорить, что этот сон принес мне чувство обновления. Проснувшись, я чувствовала себя так, словно мне удалось совершить — с помощью женщины из сна — важнейшее в своей жизни дело.
Мужские персонажи все еще продолжают играть важную роль во многих моих снах. Их относительная численность и присущие им качества остаются «постоянными величинами»;
