Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

к ожидаемым и желанным последствиям. Отсутствие конкретного описания, соответствующего необъяснимым обстоятельствам, не избавляет от необходимости действовать, хотя характер нужных действий пока не определен. Необходимо представить природу неизвестного как такового, чтобы спроектировать модели поведения – условно подходящие реакции на то, что еще нельзя (и вечно нельзя) предсказать или взять под контроль. На самом деле люди обладают рядом парадоксальных способностей: мы знаем, что делать, когда не знаем, что делать; мы знаем, как представить, что надо делать, когда не знаем, что делать; наконец, мы знаем, как представлять то, с чем мы еще не сталкивались. Эти адаптивные способности (на первый взгляд нереальные) прекрасно тренируют наше умение правильно себя вести перед лицом таинственного опыта, а также передавать другим и развивать это умение.

Если происходит ошибка в суждении, толковании или действии и появляется нечто неожиданное, эта неожиданность все же имеет определенные свойства: она опасна и многообещающа. Опасность подразумевает возможность наказания, отчаяния, разочарования, социальной изоляции, физического вреда и даже смерти. Однако любая угроза – это одновременно и возможность. Перемены, которые нарушают предсказуемый порядок, также помогают сделать шаг в лучшее будущее. Неожиданность – это информация, необходимая, чтобы постоянно развивать умение приспосабливаться. Она поступает в виде угроз и обещаний. Чтобы получить обещанное знание, надо преодолеть угрозу. Благодаря этому вечному преодолению мы постоянно строим и перестраиваем шаблоны поведения и схемы представления.

Все, что в настоящее время известно о субъекте и объектах человеческого опыта, было когда-то единым неизвестным, гораздо большим, чем то, что еще предстояло узнать о коллективно воспринимаемых чувственных качествах мира. Неизвестное может проявляться в общепризнанной эмпирической сфере как часть материального пространства. Точно так же оно может стать новым значением там, где раньше ничто не было очевидным. То, что известно и знакомо, не представляет угрозы и не дает возможности выйти за пределы того, что было определено ранее. Исследуемая вещь или ситуация связана с поведением, которое делает ее полезной, идеальной или по крайней мере несущественной. Вездесущее неизвестное, напротив, представляет собой бесконечные угрозу и обещание. Ему невозможно дать четкое определение и невозможно игнорировать. Неизвестное, неожиданное или непредсказуемое есть источник всякого условного знания и место, куда это знание «возвращается», когда перестает быть полезным. Известным становится то непонятное, которое кто-то решился исследовать в благоговейном страхе. Все, что мы знаем, мы знаем потому, что кто-то создал нечто ценное в ходе встречи с неожиданным.

«Цивилизация развивается, когда растет число важных операций, которые люди могут выполнять не задумываясь»[290]. Известное не требует внимания. Знать что-то – значит делать автоматически, не думая, определять с первого взгляда (если не быстрее) или полностью игнорировать. Нервная система «сконструирована» так, чтобы не придавать значения предсказуемому и сосредоточивать ограниченные аналитические ресурсы тогда, когда это принесет пользу. Мы обращаем внимание на те области, где происходят изменения или совершается то, что еще не было смоделировано, где неожиданное происшествие исключает привычное поведение, где рождается нечто, еще не понятое. Наше сознание специализируется на анализе и классификации непредсказуемых событий. Внимание и концентрация естественным образом направляются сначала к тем элементам эмпирического поля, которые представляют собой нечто совершенно неожиданное или наименее ожидаемое, а уже потом происходит более сложная когнитивная обработка. Нервная система реагирует на нерегулярные изменения и оставляет без внимания регулярность. Предсказуемое содержит ограниченное количество положительной и отрицательной информации. Новое событие, напротив, можно рассматривать как окно в «трансцендентное непостижимое пространство», таящее безграничные возможности получить награду или наказание.

Нечто неизвестное или новое появляется, когда рушатся планы: когда привычное поведение или схема истолкования не в состоянии принести желанный результат и невозможно предсказать, что случится дальше. Неожиданность тормозит текущую целенаправленную деятельность и невольно притягивает к себе внимание, если не будет предпринято иных сознательных действий. Новизна захватывает контроль над поведением и спонтанно порождает противоположные эмоции. Накал страстей пропорционален степени невероятности события: мы можем испытывать повышенный интерес, страх, сильное любопытство или откровенный ужас. Это побудительное значение, по-видимому, считалось внутренним свойством неизвестного (до того как эмпирический мир был строго формально разделен нашими современниками на опытный объект и субъективного наблюдателя). В сущности, оно воспринимается так и по сей день. Рудольф Отто, проводивший глубокое исследование природы религиозного опыта, называл такие эмоции нуминозными[291], то есть вдохновляюще-возвышенными. Они непроизвольно захватывают внимание, определяют значение, выходят за пределы нормального и усредненного. Нуминозное переживание имеет два аспекта: mysterium tremendum – способность вызывать дрожь и страх; и mysterium fascinans – способность сильно притягивать, очаровывать, манить. Эта сверхъестественная, высшая сила наделяет неизвестный объект исключительной эмоциональной значимостью и подсказывает, как следует себя вести в его присутствии. Те, кого захватывает эта сила, считают ее деянием Бога, олицетворением неизвестного и конечным источник всего условного знания:

Это чувство накатывает подобно ласковой волне, вызывая в уме прилив глубочайшего поклонения. Потом оно может долгое время спокойно звучать и нежно вибрировать, пока, наконец, не затихнет навсегда и душа не вернется в «грешный мир», полный повседневных забот. Оно может внезапно вырваться из глубины сердца, заставив его болезненно сжиматься, или привести к величайшему возбуждению, опьяняющему безумию и дикому экстазу. Оно заставляет нас трепетать и холодеть от суеверного ужаса. Оно бесконтрольно, по-варварски рвется наружу и снова превращается в нечто прекрасное, великое и чистое. Оно отзывается дрожью, сковывает безмолвием, заставляет замереть в животном смирении. В присутствии кого или чего? В присутствии того, что есть невыразимая тайна, которая превыше всего сущего[292].

Ничто из того, что не представлено, не может быть понято в привычном для нас смысле. Тем не менее понимание неизвестного, которое теоретически не может быть представлено, совершенно необходимо для выживания. Мощное желание представить неведомое, ухватить его суть, управляет строительством культуры – сети, которая опутывает непознаваемый источник всех вещей. Стимул для представления области неожиданного возник (и возникает) как следствие внутренней, биологически обусловленной эмоциональной значимости неизвестного или нового мира. Представления о неизвестном – это попытки постичь его природу, определить эмоциональное и побудительное значение (осветить его бытие с донаучной или мифической точки зрения). Это распределение по категориям всего, что еще не исследовано и не представлено, чтобы приспособиться к тому, что еще не осмыслено. Это стремление сформулировать понятие «категории всех пока еще не классифицированных вещей», с тем чтобы можно было занять нужную позицию в отношении этой категории.

Роман непрестанно вдохновляет на размышления и позволяет читателю запутать себя, но неизбежно превосходит любые попытки окончательной классификации. Поэтому неизвестное обеспечивает постоянный мощный источник энергии для исследования и накопления новой информации. Желание сформулировать представление о том, что