Правосудие в современной России. Том 1 - Екатерина Владимировна Михайлова
Целесообразно дополнить принцип правовой определенности таким свойством, как обоснованность правовой нормы. Для органа интеграционного объединения обязанность должным образом обосновать принятые им акты рассматривается как неразрывно связанная с правом на судебную защиту. В соответствии с устойчивой практикой Суда ЕС[346] обязанность института ЕС обосновывать акты предполагает ясное и недвусмысленное указание органом Европейского союза, от которого исходит рассматриваемая мера, соображений, которыми он руководствовался при ее принятии с тем, чтобы позволить затронутым данной мерой лицам понять мотивы ее принятия и таким образом предоставить им основания защиты своих прав, а судебной системе — осуществить контроль законности.
Первым актом Суда ЕАЭС, в котором принцип правовой определенности получил свое закрепление, является решение Коллегии Суда по делу, инициированному заявлением ООО «Шиптрейд» (дело № СЕ-1-2/1-19), которым признано не соответствующим праву Союза решение ЕЭК о классификации отдельного вида товара. Коллегия Суда посчитала, что в нарушение требований ясности, недвусмысленности, а также определенности, правового регулирования, производных от общих принципов международного права и международных договоров, заключенных в рамках Союза, Комиссия в оспариваемом решении не детализировала общие характеристики и особенности товара, позволяющие соотнести его с наименованием конкретной субпозиции товарной номенклатуры, текстами примечаний и пояснений.
На отсутствие правовой определенности как доказательство несоответствия праву Союза решения Комиссии также указано в решении Коллегии Суда по заявлению ОДО «ДОМИНАНТАФАРМ» (дело № СЕ-1-2/1-21).
Определение в актах Суда принципов, прямо не поименованных в праве Союза, а лишь следующих из его норм, истолкованных с учетом подходов иных международных судов, а также позиций конституционных судов государств-членов, дает основания утверждать о существовании предпосылок для осуществления нормоконтроля, направленного на защиту прав человека и основных свобод.
Закрепление принципа защиты прав человека и основных свобод в объеме гарантий конституциями и международными договорами не исключает легальное оформление прав человека в самостоятельном международном договоре интеграционного объединения. В состав перечня подобных принципов могут войти те права человека, которые включены в конституции всех государств — членов Союза, а также содержатся в нормах международных договоров, в круг участников которых они входят.
§ 3. Применение права ЕАЭС судами Российской Федерации
Право ЕАЭС отличается наличием свойств прямого действия и непосредственного применения. Перечисленные характеристики в совокупности с увеличением объема регулирования, в сферу которого вовлечены частные лица, обуславливают активное применение права интеграционного объединения национальными судами. Данный процесс наглядно иллюстрирует практику Суда Союза и российских судебных органов. Ее исследование позволяет выделить три ключевых вопроса: установление субъекта, уполномоченного толковать право ЕАЭС; выстраивание диалога между судебным органом интеграционного объединения и внутригосударственными судами; отсутствие «синхронизации» между разрешением дел в Суде Союза и судах его государств-членов, даже если в них участвуют одни и те же лица.
Толкование права ЕАЭС
Анализ актов, принятых Конституционным и Верховным судами РФ, свидетельствует о формирующихся подходах к уяснению ими права интеграционного объединения. Применительно к позициям Конституционного Суда РФ следует согласиться с высказанным в доктрине мнением о разграничении компетенции Суда ЕАЭС и Конституционного Суда: «если международный суд обеспечивает правильное и единообразное применение отраслевых норм таможенного законодательства, отнесенного к компетенции ЕАЭС, то конституционный суд нацелен на обеспечение конституционных прав в связи с применением отраслевого (в том числе таможенного) законодательства»[347].
Отсутствие институционализированной взаимосвязи между Судом ЕАЭС и внутригосударственными судами в совокупности с наделением последних полномочиями по толкованию права Союза повышает актуальность развития судебного диалога.
Судебный диалог представляет собой форму обмена позициями и концепциями между различными судебными органами, результатом которого становится взаимное обогащение правовых систем за счет заимствования правовых конструкций и подходов.
Судебный диалог во взаимоотношениях с национальными судами рассматривается, с одной стороны, в качестве использования внутригосударственными судами правовых позиций суда интеграционного объединения, а с другой, — как обращение наднационального суда к правовым конструкциям, выработанным в практике судебных органов его государств-членов.
В аспекте первой ситуации — применения внутригосударственными судами подходов Суда ЕАЭС, следует обратиться к практике Верховного Суда РФ, которая, помимо примеров самостоятельного толкования норм союзного права, содержит случаи совмещения подобной интерпретации с использованием механизма судебного диалога.
В частности, в определении от 17.06.2020 № 303-ЭС20-816, устанавливая пределы действия во времени классификационного решения Евразийской экономической комиссии (далее — Комиссия, ЕЭК), Верховный Суд РФ в первую очередь, обратился к позиции Суда ЕАЭС о гарантировании в Союзе защиты прав и свобод на уровне не ниже, чем в национальных конституциях, сформулированной им в консультативном заключении по делу о пенсиях (дело № СЕ-2-2/7-18-БК). Следующим этапом стало толкование п. 17 Положения о ЕЭК[348], устанавливающего общий запрет применения с обратной силой решений Комиссии, ухудшающих положение лиц. Далее Верховный Суд сослался на подходы Конституционного Суда РФ по вопросу о ретроактивном действии актов публичных органов и лишь в следующую очередь перешел к уяснению норм права ЕАЭС, необходимых для разрешения конкретного вопроса[349].
Анализ осуществленной Верховным Судом Российской Федерации интерпретации правовых норм свидетельствует, что им выстроена своеобразная иерархия подходов к толкованию, которая отталкивается от правовой позиции наднационального суда, устанавливающей универсальное правило о соблюдении прав человека в Союзе.
Рассмотренный пример примечателен тем, что происходит перенос правовой позиции, сформулированной судом интеграционного объединения в одной сфере (социальных прав служащих ЕАЭС), на иную область правового регулирования (таможенно-тарифные отношения).
Также заслуживает внимания определение Верховного Суда РФ от 21.05.2020 № 306-ЭС20-387. В данном деле, оценивая законность действий таможенного органа, Верховный Суд начал обоснование своей позиции с указания на норму п. 1 ст. 53 Договора о ЕАЭС о безопасности продукции, выпускаемой в обращение на территории Союза, а затем обратился к позиции Суда ЕАЭС, сформулированной в консультативном заключении по делу о колесных транспортных средствах[350], согласно которой упомянутая норма Договора о ЕАЭС является императивной, а содержащееся в ней требование носит общий характер. Лишь констатировав свою приверженность подходу наднационального суда, Верховный Суд осуществил собственное толкование положений Договора о ЕАЭС и Таможенного кодекса Союза, необходимых для разрешения конкретного вопроса истца. Аналогичные выводы изложены Верховным Судом РФ в определении от 21.05.2020 № 310-ЭС19-28641. Впоследствии ссылка на указанную правовую позицию Суда ЕАЭС широко воспринята в практике арбитражных судов в формулировке, означающей обращение к норме права ЕАЭС в интерпретации Суда Союза. Заслуживает внимания также тот факт, что
