Подобие совести. Вина, долг и этические заблуждения - Георгий Игоревич Чернавин
«Коан» старца Зосимы повторяется в романе «Братья Карамазовы» 11 раз (а в рукописных редакциях еще девять раз). Рассмотрим серию из 20 вариаций[74]:
№ 1. «пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные» (149a);
№ 2. «каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле» (149a);
№ 3. «кровинушка ты моя милая, радостная, знай, что воистину всякий пред всеми за всех и за все виноват» (262a);
№ 4. «кровинушка ты моя, воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди» (270a);
№ 5. «воистину я за всех, может быть, всех виновнее, да и хуже всех на свете людей!» (270a);
№ 6. «да как же это можно, чтоб я за всех виноват был, – смеется мне всякий в глаза, – ну разве я могу быть за вас, например, виноват?» (273a);
№ 7. «всякий человек за всех и за вся виноват, помимо своих грехов» (275a);
№ 8. «возьми себя и сделай себя же – ответчиком за весь грех людской. Друг, да ведь это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват» (275a);
№ 9. «простить хотелось ему всех и за все и просить прощения, о! не себе, а за всех, за все и за вся, а „за меня и другие просят“, – прозвенело опять в душе его» (328a);
№ 10. «за всех, за всех ты один, вот теперь, сейчас, здесь, на дороге, простишь меня за всех?» (372a);
№ 11. «потому что все за всех виноваты» (31b);
№ 12. «всякий за всех и вся виноват» (243b);
№ 13. «каждый за всех виноват. Ты ребенком был, а я прошел мимо… был рассержен…» (243b);
№ 14. «за всех виноват, загноили землю» (244b);
№ 15. «за всех и вся виноват, без этого не возможешь спастися. Не возможешь спастися, не возможешь и спасти. Спасая других, сам спасаешься» (244b);
№ 16. «за всех и вся виноват. Дети, школа, что есть ад?» (245b);
№ 17. «каждый за всех и вся виноват, каждый потому за всех вся и силен простить» (249b);
№ 18. «всяк за всех виноват» (250b);
№ 19. «прости ты меня один за всех» (272b);
№ 20. «простишь ты меня – за всех? – Чтой-то вы странно говорите, барин» (275b).
Возьмем в качестве отправной точки вариацию № 8 («чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват»). Подчеркну ключевой момент: стоит только принять на себя вину за все и за всех, как ты увидешь, что так оно, в самом деле, и есть. Ниже[75] мы увидим, насколько в контексте этического опыта своеобразной оказывается констатация «действительно», «в самом деле», поскольку констатация может работать как самоподтверждение этого опыта. Как если бы мы «выглядывали за пределы» опыта и констатировали, что «так оно и есть». В этой вариации тезиса Достоевского на первый план выходит то, как мы участвуем в конституировании действительности, в который мы «в самом деле» за всех виноваты: «чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь».
Закрадывается подозрение, что никуда мы не «выглядывали», а только подпитывали закольцованное самоподтверждающееся этическое озарение. Кажется, что в большей степени «выглянуть» за рамки самоподтверждающегося опыта вины можно столкнувшись с недоумением постороннего – как это происходит в вариации № 20: «простишь ты меня – за всех? – Чтой-то вы странно говорите, барин». Можно ли сказать, что извозчик (а это его голос) прав, и барин (Дмитрий Карамазов) «действительно» говорит «странно»? Скорее он выстраивает свой опыт, инвестируя смысл в символическую структуру, запущенную старцем Зосимой.
С одной стороны, при попытке высказать такого рода тезис «смеется мне [Зосиме] всякий в глаза» (вариация № 6), а с другой, это этическое озарение тем не менее возвращается вновь, поскольку оно по свидетельству его носителя «прозвенело опять в душе» (вариация № 9).
Этическое эпохэ: пустое мнение и раскол Я
Какой именно генеральный тезис требуется приостановить, чтобы увидеть за уколом совестиѰ уловку Злого Гения (констелляцию отвязанных символических структур)? Рискну предположить, что это тезис «доверия себе», в приложении к этике он будет значить: если я чувствую себя виноватым, значит, я действительно виноватѰ. (Следующим шагом будет приостановка тезиса Достоевского, ведь он подразумевает, что даже если я не чувствую себя виноватым, я за всех и за все виноватѰ.)
Выше, с опорой на разработки Марка Ришира, я предложил спроецировать на плоскость этики различение между феноменологическим учреждением (Stiftung, отсылающим к Urstiftung) и символическим учреждением (Stiftung без Urstiftung). Символическая тавтология (тенденция к смешению регистров опыта) схлопывает феноменологический и символический аспекты совести в одно. Но какого рода эпохэ позволит провести различие между совестью и подобием совести? Какого рода эпохэ позволит понять, действует ли именно в этом проявлении совести символическое учреждение (и какое из них)[76] или феноменологическое учреждение? Первым шагом будет приостановка символической тавтологии, схлопывающей «вину» и чувство виныѰ, «совесть» и совестьѰ (подобие совести).
Какого рода этическое эпохэ откроет доступ к подобию совестиѰ именно в качестве подобия? Требуется эпохэ, которое позволит увидеть определенный режим совестиѰ как подобие, все подобие и ничего кроме подобия. Переход от чувства вины? к вине? проходит через догматически полагаемую действительность. Здесь догма действительности гораздо менее видна, чем в теории познания, но здесь она не менее злокачественна потому, что помещает нас в неразличимость «совести» и совестиѰ. Так как же действовать при неразличимости совести и подобия совести? Предложу гипотезу, развивающую ранний набросок Гуссерля, который можно назвать «фансеологической редукцией».
* * *
Гуссерль несколько раз[77] подступался к этической проблематике, я отмечу два таких подступа: в конце нулевых и в начале двадцатых годов прошлого века. Эти наработки можно найти в 28-м и 37-м томах гуссерлианы. Кажется, что наиболее интересным результатом его первого подступа к этой проблематике можно считать
