Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

вставал тридцать раз, чтобы выпить за своих ближайших сотрудников и высших офицеров. При этом в его словах смешивались похвала и угроза, и де Голль догадался, что тот, за кого пили, застыл от страха, когда к нему обращались приблизительно со следующими словами: "Ты должен внедрять наши самолеты. Если ты будешь делать это плохо, ты знаешь, что тебе светит." " Ни в один из моментов своей жизни Гитлер не смог бы так – в духе восточного деспота – обходиться со своими фельдмаршалами. Множество других сообщений – к примеру, Джиласа, Светланы Аллилуевой и Хрущева – не оставляют и тени сомнения в том, что "первое в мире государство рабочих", во всяком случае -его верхушка в последние военные годы, превратилось в группу блестящих, упоенных победой и украшенных орденами сановников, повиновавшихся каждому слову неограниченного властителя.

Тут напрашивается возражение, что при всем при том речь шла о внешних вещах и тактических средствах, от которых правящая партия в любой момент могла бы отказаться, если бы сочла, что они угрожают неизменным целям и сохранившейся терминологии. Так, в отношении "Панславистского комитета" справедливость этого аргумента бросается в глаза, а самодержавному господству Сталина должна была в обозримом будущем положить конец его смерть. Православная церковь превратилась в послушное орудие, лояльность (по отношению к РСДРП) коммунистических партий во всем мире не подлежала сомнению, и потому дело могло выглядеть так, что Коминтерн в любое время может вновь заработать. Но даже если принять во внимание, что Сталин по-прежнему жил только в трех маленьких комнатах; что генералы попросту ждали, когда их лишат погон и орденов, чтобы войти в бесклассовое мировое общество неузнанными; и что Жданов уже бросил клич, призывая мировой пролетариат к восстанию против капиталистов, то все-таки невозможно обойти тот факт, что Советскому Союзу в годы с 1941 по 1945 (а мощные начатки этого наблюдались и прежде) пришлось апеллировать к тем традициям, силам и тенденциям, на которые его противник опирался с самого начала. Советскому Союзу приходилось изображать из себя государственно-социалистическую или национал-социалистическую страну, поскольку он хотел выжить, – и существовало достаточно оснований для предположения о том, что он и фактически был такой страной, а не просто смог вернуться к таким истокам, оттого что захотел этого. Предположение станет непреложной реальностью для того, кто посмотрит на фотографии мальчиков [-суворовцев] в мундирах отнюдь не молодежного покроя, стоящих в сомкнутом строю под портретами генералов и маршалов и внимательно слушающих наставления тучного офицера. " И трудно найти что-либо менее похожее на лицемерие или тактическую уловку, нежели слова, сказанные Сталиным во время войны: "И прежде всего было что-то ненормальное и неестественное в существовании всеобщей коммунистической мечты в годы, когда коммунистическим партиям приходилось искать национальный язык и бороться в условиях, господствовавших у них в странах." " По мнению Сталина, Ленин, несомненно, заблуждался, когда в 1917 году полагал, что эпоха пролетарской революции совсем рядом.

Можно ли из этой идеи сделать вывод, что национал-социализм одержал духовную победу, когда терпел одно за другим поражения на полях битвы? Этот вывод стал бы неизбежным лишь в том случае, если бы национал-социализм был действительно национальным, или государственным социализмом. Сложные слова (состоящие из существительного и прилагательного – прим. пер.) обретают отчетливый смысл лишь в тех случаях, когда логическое ударение падает на существительное, а добавленное к нему прилагательное выражает попросту дополнительную, хотя и существенную характеристику. Между тем, национал-социализм никогда не был – в первую очередь – социализмом, т. е. движением, сущность которого определяется мотивами внутренних межклассовых стычек, на являлся социальным национализмом фашистского типа, и притом в его наиболее радикальной форме. В последние его годы облик национал-социализма оставался таким же, что у его истоков, когда установился непрочный симбиоз политико-революционного народного движения с руководящими прослойками из истэблишмента. Но именно благодаря этому в национал-социализме существовали тенденции, указывающие на его типологическую новизну. Они были бы доведены до конца, если бы он не продолжал видеть в большевизме жупел, но усматривал бы в нем, в первую очередь, образец. В последние годы войны национал-социализм сделал несколько решительных шагов по этому пути, однако же прошел его до конца лишь в гипотетических соображениях.

Разумеется, большевизм и коммунизм для национал-социализма в каком-то смысле служили образцом с самого начала, но преимущественно в сфере методов ведения борьбы, т. е. прежде всего в области пропаганды. Между тем методы едва ли можно было отчетливо отграничить от содержания, и Геббельс в своем дневнике в марте 1942 года отметил, что Гитлер глубоко уважает русский способ ведения войны: "Суровое вмешательство Сталина спасло русский фронт. Мы должны вести войну аналогичными методами, чтобы суметь утвердиться в противовес ему. Такой жесткости нам порою не хватало, и мы должны попытаться компенсировать эту нехватку." " Как бы там ни было, неполный год спустя образцовым стало считаться такое поведение, которое в начале войны еще считалось свидетельством слепого фанатизма и культурной недоразвитости, а именно – коллективные самоубийства солдат, попадавших в безнадежное положение. Когда 1 февраля 1943 года Гитлер получил известие о капитуляции фельдмаршала Паулюса, приговор фюрера оказался однозначным. "Они сдались, соблюдя все формальности – сказал он. – А вот в других случаях люди собираются вместе, занимают круговую оборону и стреляют в самих себя последними патронами. Если представить себе, что у женщины есть гордость, что стоит ей услышать хотя бы несколько оскорбительных слов, как она уходит, запирается в комнате и тотчас же стреляется, – то я совершенно не уважаю солдата, который боится сделать это, но предпочитает сдаться в плен."20 В этих словах Гитлер сравнил в высшей степени разные ситуации и тем самым возвратил войну к тем "исконным обстоятельствам", каковые "европейская цивилизация", на которую он так много ссылался, как раз стремилась преодолеть. Чуть позже он представил Сталина и большевизм даже в качестве образца для внутренней структуры своего режима. В одной из бесед с руководителями рейха и гауляйтерами, проведенной в начале мая 1943 года, он прежде всего похвалил сталинскую чистку Красной Армии, устранившую все пораженческие настроения и значительно повысившую боевую мощь – в противовес ожиданиям, поначалу не чуждым и ему самому. Затем он продолжал: "Кроме того, Сталин по сравнению с нами обладает еще и тем преимуществом, что у него нет общественной оппозиции. И оппозицию большевизм устранил посредством ликвидации за последние 25 лет… Большевизм своевременно отвел от себя опасность и теперь может всей своей мощью обрушиться на противника. Ведь внутри страны практически нет оппозиции." Тем самым Гитлер одновременно как бы