Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Когда Гитлер в феврале-марте 1945 года вел последние беседы, впоследствии опубликованные под заглавием "Политическое завещание Гитлера", он впервые в жизни занялся серьезной самокритикой, и фактически она сводилась к формированию понятия наподобие "большевико-национализма". Немецкая политика в значительной степени делалась генералами и дипломатами, а они были "людьми вчерашнего дня" и "реакционными обывателями". Поэтому главная должна состоять в том, чтобы освободить французских рабочих и безжалостно вымести "закосневшую буржуазию, это "бессердечное и безродное отродье". В дальнейшем же Германии следует стремиться вызвать восстание исламских народов и освободить их.32 Однако же Гитлер забыл, что предложения такого рода уже делались и что он сам всегда отклонял их, так как принимал во внимание Муссолини и Петена. Да и разве сам он не взял сторону маршала Антонеску против "Железной гвардии"?
Как бы Гитлер ни стремился обрисовать контуры более радикального и революционного пути хотя бы ретроспективно, тем не менее в своих последних высказываниях в ближнем кругу и в публичных декларациях он не сумел скрыть, что наиболее сильные эмоции у него остались неизменными и в значительной степени направленными на еврейство – как на могущественную силу разложения "естественного порядка" – и на большевизм – как на чудовищную эпидемию.
Поэтому, как и прежде, он ставил себе в заслугу то, что ему удалось "проткнуть еврейский гнойник", поскольку эту войну больше, чем любую предыдущую, можно назвать "исключительно еврейской войной".33 Когда после вторжения англоамериканцев в 1944 году до Гитлера дошли известия о том, что в Южной Франции провозгласили "власть Советов", он сказал, что эта коммунистическая волна распространится по всей территории Франции и войска англичан и американцев в конце концов окажутся заражены коммунизмом; нечто подобное якобы произошло в конце Первой мировой войны в Архангельске, а сегодня вся Франция населена совершенно недисциплинированными и склонными к большевизму людьми. Но то, насколько живыми и значительными оставались воспоминания об окончании войны 1918 года и о гражданской войне в России, он поразительнейшим образом признал в обсуждении положения на фронтах 1 февраля] 943 года. Тогда он предсказывал, что захваченные в Сталинграде в плен офицеры вскоре выступят по русскому радио в качестве пропагандистов и привел этому следующее обоснование: "Вы только представьте себе: его привозят в Москву, и представьте себе "клетку с крысами"! Тут он все и подпишет. Все признает, будет выступать с воззваниями." 35 Прошлое, связанное с гражданской войной в России, которое между тем для всех остальных превратилось всего лишь в воспоминание, для Гитлера прошлым не было, и большевизм, маячивший у него перед глазами в облике сталинского национал-социалистского государства как достойный восхищения образец, все-таки являл собою ужасную картину распада и непостижимых зверств, с которыми столкнулось так много людей в Германии в 1920 году.36
Тут больше всего напрашивается мысль, что лишь немногие из его свиты были готовы всерьез воспринимать большевизм в качестве образца, но что ни у кого из них не было так много противоположных ощущений, как у него, и что это обрекало его на полное одиночество. Но поэтому Гитлер не признавал своей неправоты, и в конце февраля 1945 года он указал причину своего провала, которой до сих пор ни разу не называл: это уже не измена "старых" офицеров и не сопротивление "реакции", и даже не общественная система, до последнего момента препятствовавшая ведению действительно тотальной войны37, но немецкий народ как таковой, непостоянный и подверженный влияниям, как ни один народ мира, а – 38 в прошлом то и дело шарахавшийся из одной крайности в другую.
В этом и состоял первый парадокс победы, которую Советский Союз одержал над Германией: в 1917 году Максим Горький упрекал Ленина и Троцкого за то, что они рассматривали русский народ лишь в качестве материала для собственных планов освобождения мира; напротив того, Адольф Гитлер чуть позже торжественно обещал, что будет служить германскому отечеству и только ему. Теперь же Гитлер упрекал немецкий народ за то, что он оказался плохим материалом, а Сталин прославлял русский, чью волю к самоутверждению – в противовес планам Гитлера и Розенберга- ему в конечном счете суждено было воплотить.
Второй парадокс следует видеть в том, что победа оказалась возможной лишь с помощью заклятого врага, англосаксонских великих капиталистических держав, и хотя эта помощь внесла непосредственный вклад в войну лишь на ее последней фазе, но их воздушные налеты и обильные поставки вооружения и продовольствия все-таки сыграли решающую роль.
Третий парадокс заключался в том, что Сталин сумел поставить к себе на службу в собственной стране и в странах союзников все те силы и симпатии, которые Ленин стремился полностью уничтожить, а Власов описал гораздо правильнее других: иными словами, в годы ужасных бедствий Сталин повел свой режим по пути государственного или национального социализма, тогда как Гитлер смог сделать лишь несколько шагов по противоположному пути к большей социальной радикальности, потому что в Германии не существовало той самой массы большевико-националистских фанатиков, которые фигурировали в постулате, да и не могло существовать спустя пять лет после начала войны.
Поэтому германо-советская война стала важнейшей и решающей частью Второй мировой войны, но она недостаточно и неправильно будет понята в качестве войны между большевизмом и национал-социализмом, так как при этом не учитываются изменения, каковым подверглись обе партии и оба режима. Однако же последнюю констатацию необходимо облечь в форму вопроса, ибо она связана с самым загадочным из всех решений Гитлера.
Разумеется, начиная с лета 1943 года, Советская Армия одерживала все новые победы, крупнейшей из которых стал разгром группы армий "Центр" в июне/июле 1944 года. Но еще в декабре 1944 года германские армии стояли на Висле, а в Восточной Пруссии советским дивизиям удался лишь временный прорыв, вызвавший, однако, безудержную панику среди восточных немцев, так как им казалось, будто он свидетельствовал о том, что русские и на самом деле начали поход с целью уничтожения всех немцев и мести.39 Исходным пунктом для нового наступления должно было, несомненно, стать предмостное укрепление Баранов к югу от Варшавы. В то же время американцы и англичане продвинулись до западной границы рейха. Тогда Гитлер собрал последние резервы и начал свое последнее наступление, но не против советского плацдарма, а
