Украинский вопрос и политика идентичности - Алексей Ильич Миллер
Такой образ действий, который вскоре стал доминировать и в других пострадавших от войны регионах, был совершенно очевидным в Галичине уже в первый год войны – при анализе существующей и потенциальной лояльности имперские структуры рассматривали этническую идентичность как важный, если не важнейший фактор. В ситуации, характеризующейся острой конкуренцией между различными националистическими проектами и одновременным отсутствием устойчивой этнической идентификации, как это было на Украине, имперские власти пытались всеми средствами подорвать влияние «нелояльных» вариантов идентичности и в то же время укрепить те из них, которые считались «лояльными».
Военные неудачи 1915–1916 гг. и их последствия
Западные окраины Российской империи стали основным театром военных действий на Восточном фронте во время Первой мировой войны. После Горлицкого прорыва немецких войск (май 1915 г.) русская армия понесла целый ряд поражений, которые вынудили ее не только покинуть Галичину, оккупированную в 1914 г., но и оставить значительную часть западных окраин империи. Внезапный сдвиг фронта на восток имел важные последствия для развития националистических проектов на этих территориях.
Исследователи отмечают несколько важных факторов, приведших к мобилизации этничности во время войны[1050]. Первым среди них оказался феномен массового перемещения беженцев. Некоторые беженцы эвакуировались самостоятельно, в то время как другие были выселены против их воли. Многие русские националисты, особенно среди малороссов и белорусов, а также русские служащие покинули оккупированные территории, что привело к устойчивому снижению влияния русских националистических организаций. Понятно, что и австро-германские оккупационные власти не давали большую свободу действий русским националистам. В то же время, как показал Питер Гатрелл, влиятельные националистические структуры возникли среди нерусских групп беженцев из Балтии, впоследствии сыгравших важную роль в национальных движениях[1051].
Центральные державы создали новую административную структуру на оккупированных территориях. Сначала украинские территории были главным образом под контролем Австро-Венгрии[1052], хотя эта тема изучена еще явно недостаточно. Благодаря публикации Веяса Люлевичуса больше известно о немецкой оккупационной политике, предполагавшей контроль северо-западных территорий и части Прибалтики, особенно в районе администрирования Ober Ost. Новая администрация провела категоризацию этнической идентичности. Гражданские служащие администрации Ober Ost составили «Атлас народов Западной России», по их мнению, подтверждавший, что «государственная структура, которая до войны считалась единой Великой Российской империей, в значительной степени была сформирована из территорий независимых этнических групп, которые находятся не ближе к "природе московитов", чем к нам»[1053].
Языковая политика немецких властей была направлена на внедрение словаря административных и правительственных терминов на местном наречии. Школы организовывались по национальному принципу, то есть на основе родного языка. Но вскоре немцы начали внедрять и немецкие термины и язык в целом, тем самым подрывая инициативу местных националистических активистов, открывавших новые школы. Новые законы входили в обиход сразу, как только они публиковались на немецком языке. Русский язык был полностью исключен из административной и общественной сферы.
Немцы стремились подорвать польское влияние на белорусов и литовцев и российское влияние на белорусов. Оккупационные власти весьма удивились, открыв для себя существование белорусского народа; они были поражены невысоким уровнем развития белорусской культуры и национального самосознания, осознав, что это обстоятельство предоставляет им возможность свободно влиять на процесс идентификации местного населения как отдельного и от поляков, и от русских. В 1916 г. Эрих Людендорф (1865–1937) издал специальную директиву для поддержки белорусской национальной идентичности через культурную политику[1054]. В проекте Ober Ost немцы, пытаясь играть роль наставников и руководителей местных народов, разработали школьные учебные программы, которые должны были содействовать уважению Германии и немецкой культуры как «старейшей державы».
Как указывает В. Люлевичус, «культурная политика была фактически национальной политикой военного государства; она объединяла национальные культуры в немецких учреждениях по спущенным сверху параметрам: пресса, школы и рабочие помещения… Немецкая концепция "образования" (Bildung) применялась в ее самом буквальном значении "формирования". Согласно официальному заявлению политотдела, "мы – те, кто внедряет Bildung, и больше никто"»[1055]. «Культурная программа района Ober Ost… определяет место и этническую сущность народов их функцией, тем самым фиксируя национальную идентичность… Немецкая национальная идентичность также была четко фиксирована и представлена, по сути, как основная»[1056]. Деятельность немецкой оккупационной администрации в западных приграничных районах Российской империи была одним из аспектов нового немецкого геополитического видения этого пространства как части Центральной Европы (Mitteleuropa), а Германии – как его доминирующего центра[1057]. Местные активисты теперь старались приспособить свое видение будущего национальных проектов к новой геополитической реальности, воображая и описывая место своих национальных групп в Восточной Европе под главенством Германии[1058].
Политика по отношению к военнопленным была еще одним важным фактором в росте национализма на западных окраинах империи. Примерно 3,5 млн солдат царской армии были захвачены в плен[1059]. Администрация лагерей военнопленных уделяла особое внимание солдатам с Украины, создав несколько специальных лагерей со значительно лучшими условиями, чем предполагала общая норма. Немецкие лагеря для украинских военнопленных были расположены в Раштатте и Зальцведеле, а австрийский лагерь – во Фрайштадте[1060]. В лагерях были размещены до 400 000 заключенных. Функционеры из украинских националистических организаций, прежде всего Союза освобождения Украины, проводили в лагерях пропагандистские мероприятия, преподавали украинский язык, готовили украинские издания. Примерно 40 000 военнопленных, откликнувшихся на пропагандистскую деятельность союза, были организованы в украинские формирования, имевшие специальную военную форму. В своем неопубликованном исследовании, основанном на архивах Союза освобождения Украины, Марк фон Хаген описывает среди прочего трудности, с которыми сталкивались администрация лагерей и активисты Союза, когда они пытались выделить украинцев среди общей массы военнопленных, из-за того, что термин «украинец» ничего не означал для подавляющего большинства этих людей.
Пропагандистская работа среди военнопленных также совершалась в России. В 1916 г. власти создали Особый политический отдел Министерства внутренних дел, целью которого было проведение пропаганды среди славянских военнопленных из австро-венгерской армии[1061]. Историк австрийской армии Иштван Деак подчеркивает важную роль лагерей для военнопленных в распаде Габсбургской империи[1062]. Уже в конце 1916 г. политотдел начал уделять особое внимание украинским лагерям в Германии и Австро-Венгрии, правильно оценив уровень угрозы, которую они представляли для российской политики на западных окраинах империи. Существовала критическая разница между пропагандой в лагерях для военнопленных в России и украинских лагерях в Германии и Австрии: в России пропагандистские усилия были направлены на изменение политической лояльности заключенных, которые к тому времени имели развитую национальную идентичность (чешскую, словацкую и т. д.), а в лагерях
