Путь киновари - Юлиус Эвола
Моя деятельность во внешней области не должна привести к той мысли, что в этот период я отвлекся от традиционных дисциплин. Прежде чем рассказать о последней фазе моей активности в контакте с политическими силами, я скажу, что в конце 30-х гг. я подготовил две свои главные книги, посвященные мудрости Востока — полной переделке «Человека как могущества» (по внешним причинам и из-за последующих событий эта книга смогла выйти только после войны в издательстве Восса) и, позднее, системной работе по первоначальному буддизму под названием «Доктрина пробуждения — Очерки о буддистской аскезе» (La Dottrina del Risveglio — Saggio sull’ascesi buddhista). И эта книга вышла намного позже — только в 1943-м году, в издательстве Laterza.
В каком-то смысле этой второй книгой я заплатил свой долг перед доктриной Будды. Я уже говорил о решающем влиянии, которое одно из его учений имело для преодоления кризиса, через который я прошел после первой мировой войны. Впоследствии я стал использовать буддистские тексты на практике каждый день для поддержания сознания, отделенного от принципа «бытия». Принцем из рода Шакьев был указан путь внутренних дисциплин, который я чувствовал во многом близким себе — настолько, насколько я чувствовал чуждым себе путь аскезы на религиозной основе, прежде всего христианской.
В своей книге я предполагал выявить подлинную природу первоначального буддизма — доктрину, до невероятной степени искаженную как в большой части последующих форм, когда вследствие своей популяризации и распространения буддизм стал более или менее религией, так и в представлениях о буддизме на Западе. В реальности сущностное ядро учения имело метафизический и инициатический характер. Интерпретация буддизма как простой морали, имеющей своей основой сострадание, гуманизм, бегство от жизни (ибо «жизнь есть страдание») чрезвычайно поверхностна, плоска и мелка. Напротив, буддизм определяется стремлением к необусловленному, утверждающемся в самой радикальной форме, исследованием того, что превосходит как жизнь, так и смерть. Не сколько «страдание» нужно превзойти, сколько беспокойство и случайность всякого обусловленного существования, имеющего в своем начале, корне и основе жажду — жажду, которая по самой своей природе никогда не угасает в обычной жизни, интоксикацию или «манию», «невежество», ослепление, ведущее к отчаянному, замутненному и алчному отождествлению Я с той или иной формой бренного мира в вечном течении становления, сансары. Нирвана является ничем иным, как обозначением отрицательной задачи — угасания (метафизических жажды и «невежества»). Его положительным аналогом является просветление или пробуждение (бодхи), откуда и слово «Будда»: это не имя, а титул, обозначающий «Пробудившийся». Именно поэтому я назвал свою книгу «Доктрина пробуждения».
Согласно историческому Будде, эта доктрина в ходе времен была утеряна. В Индии ритуализм, пустота и высокомерная и застывшая спекуляция касты брахманов сделали ее скрытой. Будда вновь утвердил и вновь возвестил ее, и, по правде говоря, на ее формулировку повлияла его природа: он был не брахманом, а принадлежал к касте воинов. «Аристократический» характер буддизма, присутствие в нем мужской и воинской силы (одним из обозначений вести Будды является выражение «рык льва»), приложенной к нематериальному и непреходящему уровню — таковы черты, которые я выявил в изложении этой доктрины, что открыто контрастировало с ее искаженными квиетистскими и гуманистическими интерпретациями.
Другим подчеркнутым мной аспектом являлся тот факт, что буддизм — всегда рассматриваемый мной в своем сущностном и аутентичном ядре — не может называться религией в господствующем, теистическом смысле этого слова: но не потому, что он является простой моральной доктриной и не доходит до религиозного уровня — напротив, он превосходит его. Буддизм не является религией точно так же, как всякая инициатическая или эзотерическая доктрина не может называться «религией». Стремление к необусловленному несет буддийского аскета за пределы бытия и бога бытия, за пределы небесного и райского блаженства, рассматриваемых им как узы. Таким же образом все иерархии широко известных божеств для него вновь принадлежат миру конечного, случайности сансары, которую нужно превзойти. В текстах повторяется формула: «Он превзошел этот и другой мир, узы человеческие и узы божественные, оба вида цепей он разорвал». Поэтому конечная цель, Великое Освобождение, здесь тождественна цели чистейшей метафизической традиции: это над субстанциональная вершина, предшествующая как бытию, так и небытию и всякой фигуре личного «бога» или «создателя», и равным образом высшая по отношению к ним.
Но моя книга, переходя к подобным уточнениям и набрасывая доктринальные сущностные рамки буддизма (например, указывая на смысл теории «связанных причин», ведущих к конечному существованию, существование не-Я, проясняя недоразумение теории реинкарнации и т. п.), в первую очередь рассматривает практическую сторону «аскезы» буддизма, основываясь непосредственно на его текстах. Часто обращение к элементам других эзотерических учений позволяло мне видеть дальше и больше востоковедов и даже современных представителей буддизма.
Во вступлении я сказал, что намереваюсь изложить «полную и объективную систему аскезы, в ясной и сознательной, несмягченной, опытной и хорошо структурированной форме, соответствующей арийскому духу, и тем не менее принимающей во внимание условия, установившиеся в последние времена». Я хотел показать, что буддийские дисциплины наделены этим характером в большей степени, нежели другие. Действительно, в принципе речь идет о техниках сознания, свободных от всякой мифологии — как религиозной, так и моральной (мораль в буддизме имеет значение простого средства: он не знает фетишизма моральных ценностей, то есть императивности, присущей некоторым нормам); представляющих характер, который вполне может называться научным, в своем точном рассмотрении отдельных фаз реализации и их органического соединения. Главной и высшей целью этой аскезы является уничтожение жажды, устранение обусловленности, пробуждение, Великое Освобождение.
Я указал, что по крайней мере часть изложенной дисциплины также допускает приложение и в миру с целью усиления глубинной души, реализации отделения, выявления в себе неуязвимого и неуничтожимого элемента. Следовательно, эта «аристократическая» аскеза может иметь свою ценность, и в заключении книги я указал на значение, которое она может представлять для некоторых людей в нынешнюю эпоху — она может обеспечить противоядием от психического климата мира, которому свойственен безумный культ деятельности и отождествление себя с иррациональными и хаотичными силами «жизни». Я указывал на это и в конце второго издания «Йоги могущества», говоря о главных предпосылках тантрического пути. По существу, принцип «Шивы», в котором в тантре «Шакти» должна встретить своего господина, чтобы неразрывно с ним соединиться — это тот же «внесансарический» принцип, который буддийский аскет стремится выявить и усилить.
Кроме того, упоминание аскезы «в условиях,
