Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин
Такие, как Валерий Косолапов и последовательно сменявшие его Сергей Наровчатов и Владимир Карпов в «Новом мире». И такие, как Анатолий Ананьев, к своему назначению в «Октябрь» прошедший отличную школу у Вадима Кожевникова в должности первого заместителя главного редактора журнала «Знамя».
Получив повышение, вел он себя осмотрительно, и чуть ли не единственным исключением стала публикация романа Анатолия Рыбакова «Тяжелый песок», посвященного трагической судьбе еврейского народа в XX веке (1978, № 7–9).
Никакой особой идеологической крамолы в этом романе, собственно говоря, не было. Однако нарушался запрет на упоминания о сталинских репрессиях, а самое главное – в условиях советского этнического ханжества само слово «евреи» предпочитали публично не произносить. Поэтому рукопись была без обсуждения отвергнута и «Новым миром», и «Дружбой народов»:
Мы этого печатать не будем. Тут – тридцать седьмой год. И война показана односторонне – в ней пострадали ведь не только евреи, но и другие национальности[89].
Поэтому и лег бы «Тяжелый песок» на долгие годы в стол, кабы не Ананьев, которому, как предполагает Рыбаков, очень хотелось избавить свой журнал от кочетовской еще репутации «реакционного». Вот и прочел он рукопись мгновенно, и напечатал ее почти мгновенно – не без многочисленных купюр, конечно, и с еще более многочисленными поправками, но все-таки напечатал[90].
Так опасный роман стал бестселлером в Советской России, а своему автору принес истинно мировую славу. И даже административные небеса не разверзлись – подвергать «Тяжелый песок» критике в печати было не велено, роман через год выпустили отдельным изданием, и только главный партийный идеолог Суслов через помощников передал Рыбакову свои замечания; впрочем, говорится в позднейшем рыбаковском «Романе-воспоминании», «замечания его были мелочные, никакого значения для романа не имели, ничего не меняли»[91].
И жизнь «Октября» вновь потекла мирно: в журнальные распри он не вступал, начальство не беспокоил, достойные публикации еще почти десятилетие чередовались, например, с рутинной производственной прозой. Самых матерых сталинофилов от журнала, впрочем, отвадили, так что Иван Стаднюк, напечатавший первую книгу своей «Войны» при Кочетове (1970, № 12), продолжение вынужден был размещать в «Молодой гвардии» (1974, № 5–7; 1980, № 9). Да и оставшиеся в черновиках главы предсмертного кочетовского романа «Молнии бьют по вершинам» появились – причем «со значительными цензурными купюрами»[92] – не у Ананьева, а у Михаила Алексеева в журнале «Москва» (1979, № 9).
Словом, один из всех, «Октябрь» если чем и выделялся в 1980-е, то тем, что первым обратил внимание на так называемых «сорокалетних» прозаиков, стал их изредка печатать, даже ввел в редколлегию Руслана Киреева и Анатолия Курчаткина – вместе, впрочем, с Александром Прохановым, чья публикация – повесть «Дерево в центре Кабула» (1982, № 1–2) – отвечала сразу двум задачам – и лидера «сорокалетних» приветили, и советскую интервенцию в Афганистан одобрили.
Но тут перестройка, открывшая шлюзы «утаенной классике», и, – рассказывает Александр Михайлов-младший, в ту пору заместитель главного редактора, – все сотрудники редакции, кто где мог, добывали ранее не печатавшиеся в СССР произведения запрещенных авторов и наперебой предлагали их опубликовать. Было что-то типа игры: кто быстрее успеет – мы или «Новый мир» или, не дай Бог, еще какая-нибудь «Волга»[93].
Конечно, в этом истинно магеллановом переоткрытии новых (для массового читателя) индий и америк тогда участвовали все практически ежемесячники – от традиционных «Знамени» и «Москвы» до кишиневских «Кодр» и только что возникшего рижского «Родника», – но «Октябрь» с разбросанностью своих публикационных интересов явно претендовал на первое место: «Реквием» Ахматовой (1987, № 3)[94], «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана (1988, № 1–4), подборка стихов и песен Александра Галича (1988, № 4), фрагменты книги Нины Берберовой «Курсив мой» (1988, № 10–12), «Школа для дураков» Саши Соколова (1989, № 3)…
И, – вспоминает Ирина Винокурова, работавшая в отделе критики, – «ни одна из этих публикаций не повлекла за собой для Ананьева никаких неприятностей». Пока (причем без санкции главного редактора) в апрельском номере за 1989 год не напечатали короткий отрывок из «Прогулок с Пушкиным» Абрама Терца, то есть Андрея Синявского.
Всего 4 странички, но во фразе «На тоненьких эротических ножках вбежал Пушкин в большую поэзию и произвел переполох» углядели не только стилистическую непочтительность, но и злонамеренную русофобию. Так что хляби разверзлись мгновенно: придумавший термин «русофобия» математик Игорь Шафаревич вместе с публицистом Михаилом Антоновым и скульптором Вячеславом Клыковым в открытом письме секретариату правления СП РСФСР потребовали клеветника осудить, а Героя Социалистического Труда Ананьева лишить должности (Литературная Россия, 1989, № 31). Эти обвинения Шафаревич развернул и в размещенном там же памфлете «Феномен эмиграции» (№ 36), а редакция еженедельника поддержала их перепечаткой давней статьи Романа Гуля «Прогулки хама с Пушкиным» из «Нового журнала» (1976, № 124) и масштабной публикацией читательских писем с выразительными названиями типа «Сладострастие ненависти?» и, конечно же, «Мы не позволим!» (№ 37). Выяснилось, что «грязное хихиканье по адресу самого светлого имени русской культуры» – прием, с помощью которого некая «сплоченная группа» русофобов проверяет «жизнеспособность нашего народа», и что знаменитые «Сатанинские стихи» Соломона Рушди – это, по-видимому, нечто вроде исламского варианта «Прогулок с Пушкиным». И исламский мир своей реакцией на это «прощупывание» еще раз доказал свою большую жизненную силу, а тем самым, вероятно, заметно ослабил давление, которому мог бы подвергнуться в ближайшее время.
Но наш-то ответ – «еще впереди»!
Накат был таков, что Ананьев попытался отделаться увольнением из редакции своего заместителя, однако в ближайших же номерах напечатал роман Василия Гроссмана «Все течет», и вакханалия в защиту священных имен и скреп перешла в антисемитскую и антикосмополитскую плоскость, столь привычную для патриотической печати. «Я не о евреях говорю, есть еще хуже евреев, понимаете, космополиты!..» – крикнул сибиряк Анатолий Буйлов, обращаясь к специально созванному 14 ноября VI пленуму Союза писателей РСФСР, где позицию «Октября» дружно предали анафеме, а русофоба Ананьева постановили заменить патриотом Владимиром Личутиным.
И он, рассказывают, даже приезжал в редакцию, чтобы вступить в должность, но там едва ли не забаррикадировались, варяга не впустили, так что и главный редактор, и курс журнала остались прежние, а в августе 1990 года «Октябрь» был зарегистрирован как независимое издание № 1[95]. Среди самых заметных публикаций ананьевской поры – «Наследство» Владимира Кормера (1990, № 5–8), «Семь дней творения» Владимира Максимова (1990, № 6–9), «Революция! Революция! Революция!» Владимира Тендрякова (1990, № 9), «Псалом» Фридриха Горенштейна (1991, № 10–12; 1992, № 1–2)…
Что же касается произведений, написанных здесь и сейчас, то они между этих глыб сначала лишь просачивались, а с естественным умалением публикационного бума пошли и полным потоком – как при Ананьеве, так и при сменившей его в 2001 году Ирине Барметовой. Особостью
