Американское искусство, Советский Союз и каноны холодной войны - Кирилл Александрович Чунихин
Примечательно, что в результате споров, возникших на первом этапе отбора картин для Американской национальной выставки, решено было организовать дополнительную экспозицию реалистического искусства, чтобы показать работы, созданные в период до Первой мировой войны. Это собрание уравновешивало модернистские, левые произведения в основной экспозиции, более широко представляя изобразительное искусство Америки. Кент не попал и в этот дополнительный раздел – хотя как художник-реалист вполне мог оказаться именно там. Поэтому есть все основания полагать, что произведения Кента не включили в крупную экспозицию лучших образцов американского искусства не столько из-за его политических взглядов, сколько из-за художественных качеств самих работ и их несоответствия общей концепции выставки.
Тем не менее в советском дискурсе Кент представал как жертва политических преследований, недооцененная на родине, и миф о художнике порой функционировал как откровенная антиамериканская пропаганда. Кент, изображаемый убежденным социалистом, великим художником и борцом за мир, стал символом прогрессивных движений США. Вместе с тем его история показывала, насколько Америка реакционна. Советский Союз умело использовал выпавшие на долю Кента неприятности, чтобы продемонстрировать недостатки американского общества, культуры и политики. Таким образом, миф о Кенте принимал форму прямой и косвенной критики США с официальной советской точки зрения.
Ил. 4.9. Рокуэлл Кент. Мой бог! Неужели это американский орел? //Советская культура. 1960. 21 мая. С. 1
Кроме того, советская сторона позиционировала Кента как американского художника «антиамериканских» взглядов. Советская пропаганда активно использовала не только биографию, но и отдельные работы художника в антиамериканской повестке. Яркий тому пример – рисунок Кента «Мой бог! Неужели это американский орел?» (My God! Can that Be an American Eagle?), на котором американский орел преследует голубя с оливковой ветвью под крылом, олицетворяющего двойной символ мира (ил. 4.9). 21 мая 1960 года этот рисунок появился на первой полосе «Советской культуры» в соседстве с заметкой «Экран разоблачает провокаторов» – о новом советском документальном фильме, посвященном U–2. В еще одной статье, под рисунком, было изложено мнение некоего иностранца о преимуществах жизни в СССР и недостатках США. Рисунок Кента, помещенный среди материалов, прямо или косвенно направленных против Америки, выполнял функцию визуальной антиамериканской пропаганды.
Кент, со своей стороны, активно способствовал тому, чтобы закрепить за собой в Советском Союзе репутацию противника американской политики. Играя роль американского диссидента, он открыто критиковал правительство США на протяжении всей жизни. Скажем, когда в 1967 году художнику присудили Ленинскую премию мира, он передал половину полученной суммы посольству Демократической Республики Вьетнам, а во время церемонии вручения назвал американскую политику «жестокой», «бессмысленной» и «мародерской»[283]. Более того, даже в США Кент вел себя как советский пропагандист, защищая Советский Союз, если кто-то критиковал его за тоталитарный режим. Например, после первой советской выставки 1957–1958 годов Кент, вернувшись в Соединенные Штаты, опровергал в прессе элементарную критику СССР как тоталитарного государства: «Они [советские люди] свободны. Их ни в чем не ограничивают. Никто не боится, что в комнатах установлены „жучки“, телефоны прослушиваются, а разговоры передаются. Там созданы все условия для любви и доверия»[284]. Примечательно, что в той же статье Кент, заступаясь за Советский Союз, одновременно критиковал Америку, в частности называя американцев «самым загипнотизированным пропагандой (brainwashed) народом в мире». Подобные заявления создавали Кенту репутацию антиамерикански настроенного художника. Разумеется, советская пресса никогда не говорила прямо об «антиамериканских» взглядах Кента. Столь недружественная характеристика перечеркнула бы миф о Кенте-миротворце. И все же антиамериканизм составлял неотъемлемую часть этого мифа, превращая его в пропагандистский инструмент официальной советской риторики.
Итак, советский миф о Кенте содержал в себе противоречие. СССР парадоксальным образом провозглашал художника одновременно подлинно американским и антиамериканским. Такая двойственность объясняется советской точкой зрения на США, определяющей американский народ не как единую нацию, а в терминах классовой борьбы между рабочими и капиталистами[285]. Рокуэлл Кент, жертва преследований, товарищ по борьбе за общечеловеческие демократические ценности и художник, чье искусство понятно каждому, как раз олицетворял эту классовую борьбу. В каком-то смысле пример Кента свидетельствовал, что межклассовый конфликт в США продолжается; история Кента показывала советскому народу, что прогрессивные демократические силы Америки уже готовят неизбежную коммунистическую революцию:
…[Кент] выкован из какого-то необыкновенного материала, который оказался не по зубам американской реакции, причина этого – в прочной связи художника с трудовым американским народом, верным сыном которого Кент является. Поэтому в лице Кента мы приветствуем подлинно прогрессивную Америку, Америку трудолюбивого и талантливого народа, вклад которого в развитие мирового искусства и науки мы высоко ценим и в конечную победу которого над внутренними силами реакции и милитаризма мы непоколебимо верим[286].
Заключение
Успех Кента в СССР определила совокупность факторов. Во-первых, его социалистические убеждения, которые подогревали его симпатию к Советскому Союзу. Во-вторых, его оппозиционность по отношению к официальной американской политике, равно как и препятствия, чинимые ему Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности и Маккарти. В-третьих, маргинальность стиля художника на фоне основных тенденций в американском искусстве 1950–1960-х годов. В условиях оттепели все эти факторы побудили Кента активно сотрудничать с СССР, для которого он оказался политически и идеологически удобной фигурой из мира искусства.
Организуя выставки за рамками официальных американо-советских соглашений, советская сторона могла свободно создавать нужный ей образ художника. В этом ракурсе Кент может показаться едва ли не политической пешкой, почти лишенной какой-либо самостоятельности или инициативы. Не является ли такой взгляд чрезмерно детерминистским? В самом ли деле Кент был настолько пассивен или же он все-таки влиял на то, как его продвигали в Советском Союзе? Если верно второе, каковы были границы влияния Кента в рамках советского проекта по созданию канона американского искусства, важнейшим элементом которого он являлся?
С одной стороны, советские ведомства неизменно задавали тон в отношениях Кента с СССР. Например, в 1953 году ВОКС отклонило предложение Кента устроить его выставку в Советском Союзе. Однако уже в 1955 году советская сторона решила сотрудничать с художником, начав новую главу в истории американо-советских отношений. С другой стороны, Кент, безусловно, участвовал в подготовке своего будущего советского успеха. По меньшей мере с 1953 года он неустанно прилагал усилия, направленные на организацию собственных выставок в СССР, и его готовность предоставить свои работы явилась определяющим фактором
