Грёзы о воздухе. Опыт о воображении движения - Гастон Башляр
В творчестве Виктора Гюго бесчисленны примеры, где птица становится душой:
J’aime. О vents, chassez l’hiver.
Les plaines sont embaumées.
L’oiseau semble, aux bois d’Aser
Une âme dans les ramées.
………………………………………………
Comme si je planais dans l’air qui me réclame,
Et comme si j’avais une âme
Faite avec des plumes d’oiseau.
(La fin de Satan. Le cantique de Bethphagé)
Я люблю. О ветры, изгоните зиму.
Равнины благоухают.
В лесах Ашера птица кажется
Душою средь ветвей.
………………………………………………
Как будто я парю в зовущем меня воздухе.
И как будто душа моя
Из птичьих перьев.
(«Конец Сатаны». Гимн Бельфагора)
Онирическое отождествление образа птицы с сокровенной мощью полета, возможно, еще совершеннее в таких стихах Жана Тардьё[94]:
Un rêve étonnant m’environne:
je marche en lâchant des oiseau,
tout ce que je touche est en moi
et j’ai perdu toutes limites.
Меня овевает изумительная греза:
я иду и выпускаю птиц,
всё, к чему я прикасаюсь, – во мне,
и я потерял всяческие границы[95].
III
Если, следуя нашему предложению, тщательно восстановить онирическую перспективу туссенелевских грез, то мы не удивимся, что чисто воображаемая орнитология продолжает в его творчестве орнитологию реальную. По мнению Туссенеля, Бог не ограничился сотворением живых и теплокровных птиц, играющих в лазури и в облаках. «Для тех, кто в него верует», он еще создал «воздушные образы Пери, Ангела и Сильфиды». И поскольку низшее можно объяснить только через высшее, Туссенель более или менее сознательно выводит птицу из сильфиды. Можно сказать (вот оно, первенствующее воображение!), что птицы в природе существуют потому, что в воображаемом воздуxe действительно обитают сильфиды и сильфы. На самом деле, подлинно творческое начало – чистота воздуха, и эта чистота сотворила сначала сильфиду, а потом – голубку, более чистое раньше более материального.
Эта родословная, нисходящая от духов к плотским существам, хорошо отражает истину, существенную для психологии воображения. Психологи не замечают ее, ибо очень часто смешивают процессы воображения с процессами концептуализации, как если бы образы представляли собой не более чем смутные и расплывчатые понятия. Они совмещают основополагающий образ полета с понятием птицы. Они не учитывают того, что для грезовидца и в царстве воображения полет устраняет саму птицу, что реализм полета отводит на второй план реальность птицы. Они, следовательно, воспринимают как обыкновенные бредни воображение воздушных фантомов, никогда не задаваясь вопросом, отчего воображению хочется видеть фантомы в невидимой стихии. Впрочем, как будто все – и даже сказки – подтверждает их правоту! Действительно, сильфы и сильфиды встречаются в сказках гораздо реже прочих стихийных духов. Однако же для нас эта бедность является попросту доказательством того, что воздушное воображение встречается реже воображения воды, огня и земли. И все-таки это не причина для того, чтобы счесть его менее обоснованным. В силу какой-то глубинной фатальности воздушное воображение постоянно создает духов воздуха.
К тому же можно привести весьма четкие примеры, где мы увидим, как воображение воздуха разрабатывает переход от сильфа к птице. Мы процитируем отрывок, который кажется нам весьма поучительным, ибо он предстает в атмосфере мысли серьезной и притом забавной. Монах-картезианец[96], подписывавшийся как Виньёль де Марвиль, на званом вечере у профессора физики картезианца Роо высказал причудливую идею о том, что стихийные духи, скитающиеся по вселенной и населяющие материю стихий, устраиваются в телах птиц, рыб или млекопитающих в зависимости от предрасположенности собственного характера. Они-то и воздействуют на сознание животных и приводят в движение животные машины. «Сильф мечтательный забирается в машину филина, неясыти или обыкновенной совы; а вот веселый, любящий петь песенки сильф прокрадывается в соловья, славку или канарейку»[97]. В этом утверждении объединяются страсть к вымыслу, желание позабавиться и мечтательность. Мы слишком недооцениваем важность их взаимодействия и игры, которыми как раз и отмечено влияние воображения на разум, воздействие несерьезного на интеллектуальную жизнь. Этот легкий рисунок представляет сухую теорию животных машин в наглядной форме; он материализует смутные верования в стихийных духов. В равной степени он забавляется дуализмом враждующих сестер: грезы и теории.
Когда же души, склонные к ученым рассуждениям, оказываются в одиночестве и вдали от околесицы научных салонов, они грезят точно так же. Так, Гассенди – напоминает Жюль Дюгем – утверждает, что полет птиц регулируется преимущественно воздействием некоего тонкого флюида. Если птица летает, то потому, что она сопричастна легкому воздуху. Вообразите птицу, называемую Стеллино, которую притягивает планета Меркурий, так что она поднимается в высочайшую область воздуха ради того, чтобы поклоняться этому небесному телу (Цит. по: Duhem J., Chap. «Électricité»). Чтобы хорошо понять данный текст, следует наделить это притяжение амбивалентностью материального и духовного. Этот самый Стеллино – поистине сублимация птицы. Стеллино – птица столь чистая, что она поклоняется наиболее чистым зонам нашей атмосферы и взлетает в них одной лишь силой своей легкой субстанции.
Греза о чистоте воздуха для некоторых типов воздушного воображения столь могущественна, что ее можно неожиданно встретить в невероятных инверсиях материальных образов. Теплокровность птицы, разумеется, поражала массу наблюдателей. И тогда способность птиц к полету они относили на счет чистого огня как стихии. Они говорили, что птица покинула землю, стремясь обитать в чистоте залитого солнцем воздуха. В таком случае, вот вам инверсия, и ее-то один автор XVIII века применяет без колебаний: «…воздействие одушевляющего их могущественного огня целебно для мест их обитания, ибо огонь поглощает затхлый воздух. Поэтому коршун, изумительный воздушный акробат, считается на Востоке очистителем атмосферы». Как лучше доказать, что понятием, создающим здесь образы, является понятие чистоты? Такие инверсии смыслов дают нам возможность лучше понять проблемы сублимации. Здесь мы видим непосредственно
