Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане - Роберт Киндлер
В сочетании двух противоположностей — уступок и беспощадной суровости — искали выход из положения не только в высшем руководстве, но и на местном уровне. Особенно заметно это на примере той части казахского населения, которая жила в сельской местности, в колхозах. Там, как правило, имелись хотя бы минимальные ресурсы; их выдавали колхозникам, достаточно часто обделяя беженцев от голода. Для обнищавших беженцев подобный принцип действий был губителен, колхозники же считали его необходимым, так как он позволял им выжить и продержаться какое-то время.
Варианты — кочевой образ жизни по-советски
Когда голодный кризис в 1934 г. закончился, никто всерьёз уже не оспаривал властные притязания большевиков. Казахстан потерял треть своих жителей. Социальные сети, структурировавшие раньше сообщества казахов, практически распались. Подавляющее большинство казахов было принуждено к оседлости, принёсшей им нужду и лишения: они жили в бедных аулах, посёлках и колхозах, еле-еле сводя концы с концами, завися от произвола местных функционеров, и пытались как-то устроиться в обществе дефицита. Прежнего мира, где главенствовал кочевой образ жизни, больше не существовало[1310].
Голодные годы не только разрушили общество, но и сломали хребет степной экономике[1311]. Большевистские руководители понимали, что Казахстан на необозримое время останется — даже по скромным советским меркам — зоной экономического и социального бедствия, если они будут продолжать там политику безудержного выкачивания ресурсов. Что же делать? Сталин дал на этот вопрос прагматичный ответ, процитированный в июне 1934 г. Мирзояном казахской партийной общественности: глубоко заблуждаются товарищи, которые думают, что кочевое животноводство должно быть полностью ликвидировано. «Товарищ Сталин, — продолжал Мирзоян, — указал, что даже при полном социалистическом строе, даже при коммунизме не исключена возможность кочевого скотоводства, а наоборот, скорее всего будет так, что отдельные группы районов Казахстана и Средней Азии будут районами кочевого скотоводства…»[1312] «Всё это делается для того, — сказал Мирзоян в другом случае, снова цитируя генсека, — чтобы… в ближайшие годы получить из Казахстана не полтора десятка тысяч тонн, а сотни тысяч тонн мяса»[1313]. Способы достижения цели не имели особого значения, важны были только результаты. Поэтому кочевое хозяйство и после 1934 г. рассматривалось как допустимый вариант.
Ревизия и подведение итогов
Провал политики оседания начала 1930-х гг. в степных районах центрального и западного Казахстана нарком земледелия РСФСР Н.В. Лисицын в декабре 1933 г. объяснил её несвоевременностью. По его словам, кампания началась, «когда в Казахстане не было властей». Районам пришлось справляться с «колоссальным мероприятием» собственными силами[1314], поэтому их работа плохо планировалась и не координировалась. Кроме того, отсутствовала надёжная документация, которая показывала бы, что происходит в пунктах поселения, куда потрачены миллионные суммы, отпущенные на оседание, сколько построено домов. Все чаще возникали сомнения в том, имеют ли смысл предпринимаемые меры. Таким образом, снова встал вопрос о будущем степи. И на сей раз при ответе на него в первую очередь принимались во внимание не идеологические принципы, а экономические соображения.
Сначала необходимо было как следует уяснить сложившуюся ситуацию. Весной 1934 г. ВЦИК направил в Казахстан и Киргизию комиссию «по вопросам оседания кочевого и полукочевого населения». Возглавлял её А.С. Киселёв, который ещё в 1928 г. расследовал семипалатинскую авантюру Беккера[1315]. В Казахстане члены комиссии собрали тысячи документов, позволявших в подробностях представить бедственную картину[1316]. Они ездили в длительные командировки по всем районам республики и составляли огромные таблицы, в которых отмечали не только состояние домов (по четырём графам: «запланировано», «начато», «отремонтировано», «построено»), но и количество скота, положение со стройматериалами, удалённость «хозяйственных центров» колхоза от ближайшей железнодорожной станции, площадь полей и многое другое[1317].
Киселёв также вызывал в Алма-Ату представителей кочевых районов, расспрашивая их о положении в степи. В основном все эти товарищи рассказывали одно и то же. Они докладывали о массовой убыли населения, о сокращении вплоть до полного исчезновения поголовья скота к 1933 г. и о том, что с тех пор дела потихоньку налаживаются. Вместе с тем никто не скрывал, что положение в обширных областях республики до сих пор катастрофическое. Кампания перевода на оседлость, по мнению этих людей, провалилась. Так считал, например председатель Карагандинского облисполкома Сулеймен Ескараев. В его области, поведал он, планомерного оседания никогда не проводилось. Теперь условия изменились, население не кочует и не может кочевать, потому что для этого у него нет ни средств, ни цели. Но отсюда никак нельзя сделать вывод, что проведено оседание. Разговоры о том, что в области осуществлено хозяйственное устройство и обеспечение вернувшихся откочевников, — неправда, заявил Ескараев. Им просто дали крышу над головой. Если под оседанием понимается их интеграция в ТОЗы, то он с этим не согласен[1318].
Комиссия вынесла разгромный вердикт по поводу положения дел в Казахстане. Применявшаяся долгое время практика «оседания на основе сплошной коллективизации» заключила она, стала губительной, поскольку превратилась в самоцель, которой подчинялось всё остальное. То же самое можно сказать о тенденции сгонять казахскую рабочую силу в промышленность и в совхозы, которые сейчас не занимаются трудоёмким скотоводством[1319]. А в «посёлках-гигантах» из сотен юрт, иронически заметил Киселёв, нашла воплощение идея «построить Нью-Йорк в горах и степях»[1320].
Большинство районных работников в буквальном смысле сдали проблему оседания в архив. Киселёв назвал отношение казахской администрации к этому делу «бумажно-бюрократическим»[1321]. Районные филиалы отдела по вопросам оседания при Наркомате земледелия, так называемые оседкомы, страдали от хронической нехватки кадров и пасовали перед обилием своих задач. Проверка оседкома Алма-Атинской области показала плачевную ситуацию во всей красе: планы Наркомата земледелия были подшиты в тапку и забыты, статистика успехов представляла собой чистую фантастику, выдававшую желаемое за действительное, а посетители не могли получить сведений хотя бы о том, проводятся ли и как идут землеустроительные и строительные работы. Большинство служащих проверяющие сочли абсолютно непригодными для выполнения своих обязанностей. В настоящее время в оседкоме работают в том числе «пьяница, кулак и ссыльный», писали они в разгромном докладе, и работа ведётся «не планомерно». Условия поселения возвращающихся откочевников в колхозах за редкими исключениями, определяются на местах «без участия оседкома»
