Златая цепь на дубе том - Борис Акунин
Долгое время препятствием к политическому сближению был республиканский строй Франции, ранивший чувства его царского величества, но в конце концов Александр III справился со своими эмоциями и во время исторического визита французской эскадры в 1891 году мужественно вытерпел «Марсельезу»: «Дрожите, подлые тираны!»
В том же году было заключено строго секретное соглашение о «консультациях по всем вопросам, могущим угрожать всеобщему миру». В 1892 году начальники двух генеральных штабов условились (тоже в глубокой тайне) уже о совместных действиях против Германии. Это был самый настоящий оборонительный договор, в котором указывалось даже количество войск, выставляемых в поддержку союзника.
Наконец 4 января 1894 г. российско-французский военный союз стал фактом европейской политики.
Так в Европе обозначилось разделение сил, которое 20 лет спустя приведет к мировой войне.
«Кухаркины дети» и «скопление девиц»
Самый чувствительный удар реакция нанесла по системе образования, то есть по будущему страны.
По убеждению государственных идеологов, весь вред происходил из-за того, что разрушаются перегородки между сословиями, а это порождало в народе неудовлетворенность и мечту об иной судьбе. Как выразился Победоносцев, простой народ надобно «удерживать в простоте мысли». Поэтому следовало укрепить барьеры, ограничивающие доступ плебса к знаниям.
Высшее образование сделали финансово недоступным для бедноты: в пять раз (!) увеличили плату за обучение, что лишало огромную массу способных юношей из низших слоев населения надежды на лучшее будущее.
То же произошло и со средним образованием. Наиболее откровенно главный смысл всех этих постановлений был обозначен в циркуляре министра просвещения от 18 июня 1887 г. Этот документ получил название «циркуляра о кухаркиных детях». Там говорилось, что гимназии должны освободиться «от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей».
Женское высшее образование, и прежде поставленное очень слабо, сочли нежелательным. Причиной тому было активное участие образованных девушек в народническом, земском и даже террористическом движении, а также общий курс на укрепление традиционных, патриархальных ценностей, не подразумевавших женское равноправие. Закрыли женские врачебные курсы, затем московские Высшие женские курсы, сохранив только петербургские Бестужевские, но ограничили там круг преподаваемых наук и число учащихся (на всю империю — четыреста слушательниц). В правительственном докладе говорилось, что «необходимо пресечь дальнейшее скопление в больших городах девиц, ищущих не столько знаний, сколько превратно понимаемой ими свободы».
Община
Формально крепостные получили личную свободу в 1861 году. Потом еще двадцать лет их держали в положении «временнообязанных», заставляя барщиной выплачивать долг за землю. Но когда эта кабала закончилась, свободы передвижения и возможности построить какую-то другую жизнь крестьяне все равно не получили. Их держала на месте община, исторически сложившаяся в деревне система коллективного владения угодьями и коллективной же ответственности. Уехать без разрешения крестьянин не мог, а поскольку подати за всю деревню тоже платились совместно, сокращать число работников общине было невыгодно.
Царское правительство искусственно продлевало существование этой архаичной формы крестьянского общежития, следуя всё той же логике притормаживания социальных процессов. Появление фермерского класса с неминуемым выдвижением активных, предприимчивых людей вызывало у победоносцевской плеяды государственных деятелей опасения — и, надо сказать, справедливые. Усиление «третьего сословия» (которое уже начинали называть «средним классом») всегда увеличивает общественный запрос на демократию. Когда в 1883 году появился Крестьянский банк, выдававший ссуды на развитие сельского хозяйства, это учреждение предпочитало иметь дело с общинами, а не с отдельными хозяевами.
Прироста «среднего класса» за счет крестьянства при Александре III почти не происходило. В основной своей массе оно продолжало оставаться очень бедным, пролетарским. Именно поэтому, когда революция наконец грянет, это будет не революция среднего класса, способная привести к установлению демократии, а революция пролетарская, которая может привести только к диктатуре.
Глава седьмая
ГИБЕЛЬ ИМПЕРИИ
ОСНОВНОЕ
В год смерти Александра III (1894) Российская империя казалась несокрушимым исполином, материком покоя и стабильности в мире, охваченном социальными, политическими, колониальными и военными конфликтами. Но двадцать два с половиной года спустя колосс рухнул — как-то очень легко и быстро, без сопротивления и грохота. Такое случается, когда конструкция полностью прогнила изнутри. Именно это с империей и произошло. Насквозь источенный болезнями организм не выдержал сильного стресса — мировой войны — и испустил дух.
Болезней накопился целый букет: как старых, так и новоприобретенных, как внутренних, так и общецивилизационных.
Начну с последних.
Мировая война знаменовала собой общий кризис западной цивилизации. В течение нескольких десятилетий ведущие державы планеты эволюционировали в направлении, которое рано или поздно должно было завершиться всемирной эпидемией разрушения. Научные открытия и технические триумфы, первые шаги социального прогресса, блестящий расцвет искусства и культуры, мечты о скором земном рае обернулись беспросветным кошмаром.
Политическую жизнь планеты определяла конкуренция нескольких империй. Соперничая между собой за территории, сферы влияния, опорные базы, рынки сбыта и источники сырья, империи полагались прежде всего на «жесткую силу». С ее помощью они захватывали колонии и побуждали «слабые» страны к подчинению. Когда интересы крупных игроков сталкивались, возникало напряжение. При этом сложившаяся система военно-политических союзов не оставляла шансов на то, что конфликт будет двухсторонним, как предыдущие европейские войны — между Францией и Германией или между Россией и Турцией. С 1882 года существовал альянс Берлина и Вены о взаимных действиях при конфликте с третьей стороной. В 1894 году сформировалось аналогичное франко-русское единство, к которому впоследствии присоединилась Британия.
Но самой главной причиной, пожалуй, была ментальная незрелость человечества. В девятнадцатом веке наука и техника развивались много быстрее, чем этика. За нарядным фасадом Belle Epoque, «Прекрасной эпохи», прятался весьма неприглядный мир, в котором властвовала арифметика. Считалось аксиомой, что чем больше территория государства и чем оно грознее, тем для него лучше. В арсеналах накапливалось оружие страшной разрушительной силы, и патриоты гордились, какими грозными дредноутами и пушками владеет их страна. Человечество очень напоминало ребенка, смастерившего бомбу и горделиво в ней копающегося. В конце концов должен был грянуть взрыв.
Другим источником растущей напряженности — внутриполитическим, но в то же время общим для всех европейских стран — был конфликт между рабочим классом и капиталистами. Ни одна из стран, вступивших на путь индустриализации, не миновала классовой конфронтации, просто более крепкие общественные системы в конце концов преодолели эту «гормональную нагрузку переходного возраста», а государственные
