Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции - Ванесса Рэмптон
Однако настаивая на том, что политические и гражданские свободы имеют первоочередное значение по сравнению с внутренними и духовными аспектами развития личности, кадеты, как правило, руководствовались позитивистским подходом к истории, а не верой в то, что различные ценности невозможно примирить друг с другом. Во многих случаях именно эта философская предпосылка была источником их оптимистической оценки событий 1905 года (в отличие от явного пессимизма веховцев); она же побуждала их преувеличивать как роль революции в деле борьбы за личную свободу, так и ее последствия для российской интеллигенции [Oberlander 1965: 79–80][281]. В частности, кадеты в большинстве своем верили, что интеллигенция постепенно оставит свои «идеологические» предрассудки в прошлом и станет ближе к образованным классам Запада:
Но масса интеллигенции, занятая на различных поприщах культурного труда, который с развитием культуры все более специализируется, найдет смысл жизни в этом самом труде, при очевидности его пользы, и ее творчество, теряя в экстенсивности, какой характеризуются идеологии, выиграет в интенсивности [Овсянико-Куликовский 1910: 219][282].
Они были убеждены, что само развитие истории со временем снимет с интеллигенции тот идеологический груз, который в настоящий момент давит на ее внутреннюю свободу. Часто под этой уверенностью имплицитно подразумевалось, что свободы и равенства в мире становится больше и что эти понятия в итоге совместимы друг с другом. В своей статье для сборника «Интеллигенция в России» М. М. Ковалевский, основатель Партии демократических реформ, отколовшейся от кадетов, исследовал историю западной политической мысли именно в этом ключе [Ковалевский 1910а][283].
Лидер кадетов Милюков был одним из самых горячих защитников идеи о том, что возможная несовместимость между личной автономией и гражданскими обязанностями может быть преодолена [Милюков 1910: 105][284]. Будучи рационалистом, он верил, что Россия развивается по тем же законам истории, что и Западная Европа, и оптимистично считал, что всякая революция после буржуазной фазы придет к собственному естественному концу. Хотя Милюков в своих рассуждениях уделял определенное внимание нравственным аспектам общественной жизни, в первую очередь он рассматривал проблему взаимоотношений между внутренней и внешней свободами сквозь призму того, как это влияет на установление конституционализма и создание политически сознательных граждан [Breuillard 1992: 103]. В 1908 году в своем первом большом исследовании, посвященном итогам Революции 1905 года, Милюков возлагал вину за ее провал на трех участников: революционеров, царское правительство и дворянство, – которые из-за своего безответственного отношения к аграрному вопросу превратили борьбу за конституцию в «кровопролитную классовую схватку» [Miliukov 1908: 25]. Со временем его оценка Первой русской революции стала менее однобокой, и он начал принимать в расчет как моральные факторы, так и то, что он называл слабо развитой в России «национальной традицией» [Miliukov 1922: 8-17]. Однако в своем видении свободы он полностью так и не признал возможности существования неразрешимых конфликтов между интересами личности и общества.
В отличие от авторов «Вех», кадеты и сочувственно относящиеся к ним печатные органы делали упор на важности внешнего, активного участия в общественной и культурной жизни, видя в нем инструмент для достижения знания. Они отвергали основополагающий, как им казалось, посыл «Вех»: философия, рефлексия и идеи должны заменить участие в политической деятельности [Лурье 1909а; Лурье 19096; Лурье 1998: 290]. В частности, им казалось, что учение об абсолютных идеалах, которыми необходимо руководствоваться в общественной жизни, опасно и следование этим идеалам без учета реальных интересов индивида может привести к абстрактному максимализму [Лурье 1909а; Лурье 1998: 289]. Как писал Милюков в ноябре 1909 года, для постепенного реформирования требовались
рост сознательности… быстрый рост потребности во всякого рода организованном общении: культурном, на почве образовательных учреждений, экономическом, на почве кооперативных и профессиональных организаций, административно-хозяйственном, на почве местного самоуправления [Милюков 1909: 2; Brooks 1973: 41].
Под этим подразумевалось, что после успеха политической и экономической реформы индивиды обретут и личную автономию.
В обществе, раздираемом обостренными политическими противоречиями, одновременно выступать и за право личности развиваться согласно ее представлениям о добре, и за социальную реформу часто на практике оборачивалось либо поддержкой чего-то одного и принижением значимости другого, либо заявлением о том, что обе эти цели совместимы между собой. И реакция кадетов на «Вехи», и сам этот сборник во многом были обусловлены политическим контекстом того времени. Для кадетов по тактическим соображениям было важно не допустить раскола внутри российской интеллигенции, в то время как признание потенциально неразрешимого конфликта между личной свободой и социальной справедливостью могло повлечь за собой потерю союзников из числа социалистов. Вместо того чтобы обвинять определенные либеральные течения в ущербном толковании понятия свободы, они пытались представить интеллигенцию оптимистичным и дружным классом, который поднял русский народ на революцию и добился прогрессивных изменений в отношении как свободы, так и равенства[285]. Эти же политические соображения заставляли их вновь и вновь говорить о необходимости общественной и политической деятельности, важность которой подвергали сомнению авторы «Вех», и осуждать аполитичные и связанные с религией поиски духовного самосовершенствования[286]. Сходным образом веховцы в своей критике российской интеллигенции обрушивались на ее безапелляционную поддержку революции и ущербное видение свободы, но не предлагали какого-либо альтернативного решения, которое было бы последовательно либеральным. Некоторые авторы «Вех» высказывали суждения о сложной взаимосвязи между моральной ответственностью, с одной стороны, и установлением гражданских прав и политических свобод, с другой, которые были столь же категоричны и догматичны, как то, что утверждали их оппоненты; другие защищали с либеральных позиций одновременно свободу и равенство, но их аргументация была непоследовательной.
Сегодня «Вехи» представляют для нас интерес и как кривое зеркало либерализма, и как памятник либерального гуманизма.
Глава 5
Диалог с Западом, часть 1
Конфликт между ценностями
В предыдущих главах было показано, как современные теории, описывающие либерализм в виде набора концепций, относящихся к человеческой природе и свободе, который уместнее было бы называть «либерализмами, а не либерализмом» [Ryan 2007: 361], позволяют увидеть российский либеральный проект в новом свете. В этом исследовании я подробно писала о существенных расхождениях между различными либеральными учениями о личности, свободе и обществе и указывала на то, что крупные фигуры того времени, активно участвовавшие в политической деятельности, редко (если не сказать никогда) являли собой образец либерала, безупречного идеологически и нравственно. Их приверженность идее сосуществования
