Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей
Для Лаваля это было не просто достижение соглашения с Германией и отказ от сближения с СССР. Народный фронт бы рухнул, если бы Франция подписала «соглашение о ненападении» с Германией. Социалисты и радикал-социалисты отмежевались бы от Коммунистической партии. «После того как будет заложена основа [между Францией и Германией. — М. К.], — объяснял Лаваль немецкому послу, — найдется один конец клубка, и тогда появится надежда, что за него можно потянуть и полностью распутать». Нейрат написал от руки на телеграмме Кёстера: «Кто из них слишком оптимистичен: Лаваль или Кёстер?»[1148]
Конечно, это не могло быть так просто. В ноябре, когда Лаваль встречался с Потемкиным, шла безжалостная политическая борьба, в ходе которой Лаваль терял позиции. Его ослабила утечка секретных переговоров с Хором, в ходе которых он обещал отдать большую часть Абиссинии Муссолини. Кроме того, в новостях сообщалось о поездке французского журналиста Фернана де Бринона в Берлин и о разговоре Франсуа-Понсе с Гитлером. Из этих встреч ничего не вышло. Литвинов не был удивлен. Он сказал Альфану, что его не слишком беспокоят переговоры с Гитлером, поскольку он не видит основы для серьезного франко-германского соглашения. Единственное, что могло произойти, это рост недоверия и тревоги. С точки зрения Литвинова, недоверие к политической ситуации возникало из-за действий французского правительства. «Эта неуверенность, — подчеркнул нарком, — наблюдается не только в Москве, но и в других столицах, таких как Прага, Бухарест, и в особенности Лондон». Альфан попытался защитить своего начальника: он был расстроен из-за нашумевшей парламентской предвыборной кампании. В прессе появились статьи на тему коммунистической пропаганды, направленные на Народный фронт[1149]. Это произошло в декабре 1935 года. «Антисоветская роль Лаваля выясняется все больше и больше, — сказал Литвинов. — Есть шансы ухода Лаваля из кабинета, но я считаю возможным при абсолютной дряблости французских радикалов и Эррио не только дальнейшее оставление Лаваля в кабинете, но и укрепление его позиции, в каковом случае франко-советское сотрудничество ближайшего будущего не имеет»[1150]. Из-за предательства Франции Литвинов стал настоящим пессимистом. Неудивительно, что у наркома периодически случались приступы цинизма. «Будем, однако, бороться», — говорил он иногда своим послам, и это было правдой[1151]. То же самое можно было сказать и про позицию Сталина, продолжавшего его поддерживать.
Расчеты Литвинова
В Москве нарком пытался понять, как ускорить ратификацию в Париже. Смогут ли они назначить Поль-Бонкура докладчиком в Сенате? Об этом он спросил Потемкина[1152]. Именно этот вопрос Потемкин обсуждал с различными людьми в Париже, среди которых были Эррио, Поль-Бонкур и Анри Торрес. Как можно сдвинуть с места ратификацию, как можно провести ее через Сенат после того, как она пройдет через Палату депутатов? В советском посольстве проходили стратегические сессии, в которых принимали участие сторонники пакта и Потемкин. Дипломатические поля боя были не только в Центральной и Восточной Европе, но и в Париже. Потемкин даже пытался действовать через Мадлен Декори, вдову известного парижского юриста Феликса Декори и давнюю любовницу покойного Раймона Пуанкаре. Она также была хозяйкой политического салона в Париже. Мадам Декори стала посредником между Потемкиным и старым врагом СССР Жозефом Кайо, влиятельным сенатором, который выступал против пакта[1153]. Какой парадокс: старый большевик и элегантная представительница буржуазии работают вместе над ратификацией и коллективной безопасностью. Великие дела сведут человека с кем угодно.
Кайо и остальные пытались привязать одобрение пакта (дело национальной безопасности) к старой проблеме невыплаченных царских долгов. Сталин ясно дал понять Лавалю в Москве, что нет никакого способа снова вернуться к этому вопросу. Была ли это попытка использовать пакт в своих интересах или саботировать его? Поль-Бонкур полагал, что Кайо занимался показухой, но Потемкин не был в этом так уверен. У Кайо был помощник в Палате депутатов — ни много ни мало член кабинета, социалист. Единственным светлым пятном было то, что переговоры, в ходе которых обсуждалась серьезная торговая сделка, двигались вперед. Их вели с двумя французскими банками «Луи Дрейфус» и «Селигманн»[1154]. Еще одной проблемой был план Хора — Лаваля, информация о котором просочилась в прессу. Лаваль пришел в ярость, но его мало кто поддержал. Потемкин был хорошо проинформирован[1155].
Хотя Хор ушел с должности министра иностранных дел Великобритании, Лаваль все еще держался за власть. Литвинов был разочарован, хотя, как помнят читатели, сам бы он поддержал сделку по Абиссинии, если бы можно было все сделать тихо, быстро и не вовлекая Лигу. «“Парижский план” ликвидации Абиссинского конфликта лишний раз и с достаточной убедительностью доказывает, — писал Литвинов Потемкину, — что в лице Лаваля мы имеем последовательного настойчивого врага коллективной системы безопасности, в том числе и Лиги Наций, решившего создать совершенно новую систему международных отношений». Это он явно льстил Лавалю. На депеше Литвинова стоит дата 19 декабря. Поэтому, возможно, он не слышал об увольнении Хора за день до этого. Литвинов не знал последние новости и поэтому полагал, что Лаваль продержится у власти до выборов весной 1936 года. Тогда все признаки предыдущей французской политики исчезнут без следа. «В первую очередь он сделает все, что в его силах, чтобы если не сорвать, то затормозить надолго советско-французский пакт. Если теперь Совет Лиги Наций пойдет в малейшей мере навстречу его пожеланиям [по Абиссинии. — М. К.], то от Лиги Наций останется скоро лишь одно воспоминание»[1156].
Сплетни
Альфан приехал домой в отпуск на рождественские каникулы и несколько раз на праздниках встречался с Потемкиным в Париже. Они обсуждали широкий спектр вопросов, и по ним видно, что внутренняя политика Франции плохо действовала на франко-советские отношения, в особенности рост влияния Народного фронта, который собирался участвовать в предвыборной кампании весной 1936 года. По словам Альфана, политическая ситуация ухудшалась. Лаваля беспокоил рост влияния Французской коммунистической партии и укрепление Народного фронта. Коммунисты его не беспокоили, так как они оставались маленькой «экстремистской» группой. Они уравновешивали похожие группы, такие как
