Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
В июле 1829 г., т. е. в разгар следствия по делу Каипгали и его сообщников, чиновник по особым поручениям Оренбургской пограничной комиссии надворный советник А.Т. Ларионов также рекомендовал за уголовные преступления привлекать к ответственности «по строгости законов», тогда как другие дела следовало разбирать хану Внутренней Орды, для чего предлагалось наделить его большими полномочиями, «чтобы он мог держать подвластный ему народ в должном повиновении» [КРО, 1964, № 135, с. 231]. Однако вопрос о разграничении подсудности продолжал оставаться открытым, поскольку судебная компетенция вновь созданного совета при хане так и не была четко регламентирована. Предоставить же более широкие судебные полномочия самому хану российские власти, вероятно, не решались из-за его тяготения к исламу [Frank, 2001, р. 283–289] и опасения, что он распространит на процессуальные отношения нормы шариата, чему старались противостоять руководители имперской пограничной администрации в Казахской степи.
Только в январе 1837 г. специальным указом хану Джангиру были предоставлены судебные полномочия по всем гражданским и административным делам во Внутренней Орде, а также право снимать показания со своих подданных в рамках следствия по уголовным делам, производившегося властями Оренбургской и Астраханской губерний, либо давать им разрешение на поездки в российские суды для дачи показаний [Васильев, 2020, с. 536][245]. Полагаем, дело Каипгали Ишимова могло стать одним из поводов для запуска процесса расширения судебных полномочий хана Внутренней Орды, в то время как судебная власть его родичей-султанов в Среднем и Младшем жузах лишь сокращалась. Таким образом, перед нами – один из весьма редких случаев, когда в результате укрепления российского влияния в Казахской степи полномочия местных правителей в судебной сфере не сузились, а расширились.
§ 31. «Арз» в Хиве XIX – начала XX в
Обращение подданных к суду правителя – давняя традиция кочевников Евразии еще с догосударственных времен, когда правители были лишь родо-племенными предводителями. С появлением «степных империй» эта традиция не исчезла, и даже монархи обширных тюрко-монгольских государств соблюдали ее несмотря на то, что число их подданных, равно как и направлений сфер государственной деятельности, заметно возросло[246]. В той или иной степени эта традиция сохранилась вплоть до первой четверти XX в., когда прекратили свое существование последние из наследников Монгольской империи и чингисидских правовых традиций – среднеазиатские ханства.
В среднеазиатской традиции ханский суд на основе прошений подданных получил название «арз» (или «арздод»). Само слово «арз», имевшее персидское происхождение (букв. «прошение» или «жалоба»), по сути означало любое обращение к хану [Абдурасулов, 2015, с. 27]. Известен даже особый род административного документа «арз-наме», посредством которого наместники среднеазиатских ханов в регионах осуществляли свою власть, формально испрашивая у правителя разрешение на совершение тех или иных действий и официально получая таковое из канцелярии (см., например: [Маев, 1879, с. 103]).
В процессуальном же отношении слово «арз» использовалось для обозначения искового заявления, подаваемого на имя монарха, которое тот, в соответствии с древней традицией, должен был рассмотреть. В разных среднеазиатских государствах эта традиция претворялась в различных формах. Например, в Кокандском ханстве на завершающем этапе его существования (в середине 1870-х годов) хан рассматривал дела только в качестве апелляционной инстанции либо если к нему обращались с прошением о помиловании приговоренного преступника [Трионов, 1910, с. 133, 134]. В Бухарском эмирате правитель, формально сохраняя статус высшей судебной инстанции, фактически передал функции по рассмотрению прошений верховному шариатскому судье – кази-каляну [Логофет, 1911, с. 325] (ср.: [Юсупов, 2016, с. 13, 14]).
Дольше всего традиция «арз» поддерживалась в Хивинском ханстве: даже во втором десятилетии XX в. ханы еще осуществляли прием прошений граждан и вершили на их основании суд. Церемония «арздод» уже привлекала ранее внимание исследователей, в частности У.А. Абдурасулова, посвятившего ей обстоятельную статью, основанную на широком круге источников. Автор рассматривает сохранение этого древнего правового и судебного института в Хиве как преемственность традиций и отмечает его значение не только в правовом, но также в политическом и коммуникационном отношении [Абдурасулов, 2015, с. 37]. Однако, как представляется, У.А. Абдурасулов несколько идеализирует роль «арз» в Хиве, считая, что на протяжении всей истории существования эта традиция сохраняла свое значение в полной мере. На наш взгляд, в XIX – начале XX в. «арз» претерпел весьма очевидную трансформацию, превратившись из действительно важного и действенного правового института в некий ритуал, лишенный прежнего практического смысла и свидетельствующий о кризисе такой судебной инстанции, как суд монарха[247].
Чтобы продемонстрировать эту трансформацию, мы намерены рассмотреть практику применения «арз» в Хиве в период правления династии Кунгратов (начало XIX – начало XX в.), уделив особое внимание процессуальной его составляющей – категориям дел, которые представлялись на разбирательство хана, самой судебной процедуре, роли хана в процессе, а в заключение попытаться ответить на вопрос о причинах столь длительного сохранения древней судебно-правовой традиции при ее столь низкой практической эффективности. Основными нашими источниками являются актовые материалы и исторические сочинения хивинского происхождения, записки иностранных (русских и европейских) очевидцев, а также некоторые введенные в научный оборот архивные материалы. В силу специфики рассматриваемого института непосредственно посвященная ему историография достаточно немногочисленна, поэтому к числу ранее проведенных исследований в рамках данной тематики можно добавить лишь несколько работ вышеупомянутого У.А. Абдурасулова и П. Сартори (включая их работы, написанные в соавторстве).
К началу XIX в., т. е. до прихода к власти в Хиве династии Кунгратов, ситуация в судебной сфере складывалась там, казалось, так же, как и в других среднеазиатских ханствах: монархи из числа потомков Чингис-хана властью, в том числе и судебной, практически не обладали, и суд в оседлых местностях осуществляли суды казиев во главе с кази-каляном или шейх-ул-исламом (верховным шариатским судьей) либо родо-племенные предводители и старейшины на основании обычного права. Ситуация изменилась с приходом к власти хана Мухаммад-Рахима I (1806–1825), объявившего себя ханом в 1806 г. и сразу же взявшего курс на укрепление центральной власти, что нашло отражение и в расширении судебной компетенции монарха.
По свидетельству российского дипломата Н.Н. Муравьева, побывавшего в Хиве в 1819–1820 гг., хан прежде всего ограничил полномочия шариатских судов, включая и суд кази-каляна, а также практически уничтожил «расправы», т. е. обычно-правовые суды родо-племенных вождей [Муравьев, 1822, с. 64, 65]. Теперь по всем делам, кроме самых малозначительных, подданным следовало обращаться к ханскому суду. Кроме того, Мухамад-Рахим практиковал рассмотрение дел во время частых поездок по своим владениям: любой
