Златая цепь на дубе том - Борис Акунин
Самую привлекательную черту Екатерины я бы назвал старинным словом «благонамеренность». Эта государыня искренне намеревалась творить благо, как его трактовали философы Века Просвещения, ее кумиры. Всем этим чудесным планам не было суждено осуществиться, что дает повод многим авторам обвинять императрицу в лицемерии, но причина заключалась в ином. Екатерина II была прежде всего реалисткой и всякую благонамеренную идею испытывала этим мерилом: семь раз отмеряла, а потом, бывало, и не отрезала. Осторожность, всегда полезная в управлении государством, была для императрицы почти что идеей фикс. Это и понятно. Захватив власть посредством переворота, она долгое время чувствовала себя очень неуверенно. «Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей», — признавалась царица в частном письме. В первые год-два она почти ничего не предпринимала, заботясь только о том, чтобы попрочнее утвердиться на троне. Все время помня, что она — иностранка в не слишком расположенной к чужеземцам стране, Екатерина долгое время окружала себя только природными русскими, от вельмож до личных служанок. Весьма патриотичен всегда был и выбор любовников — упаси боже, никаких немцев. Лишь убедившись, что власть крепка и что оппозиции нет, Екатерина начала осуществлять свои «благие намерения» — до того осторожно, что в результате от них почти ничего не осталось. В своих записках она горько сетовала: «Недостаточно быть просвещенну, иметь наилучшие намерения и даже власть исполнить их». И была совершенно права: недостаточно.
Иногда ей приходилось из осторожности поступаться государственными интересами. Так, опасаясь рассориться с духовенством, она отменила совершенно разумный указ Петра III о секуляризации церковных земель; страшась народного недовольства, побоялась бумажных денег, хотя эта мера очень оживила бы финансовую жизнь страны.
Однако эти отступления были временными. Убедившись в необходимости той или иной меры, Екатерина воплощала ее в реальность, когда чувствовала, что почва созрела. Так произошло и с секуляризацией, осуществленной полтора года спустя — уже не волей перекрещенной немки-царицы, а по решению особой комиссии, сплошь состоявшей из русских, истинно православных людей. И все прошло тихо. Еще четыре года спустя были пущены в обращение и бумажные ассигнации.
Но из великих светлых замыслов молодой императрицы в жизнь не воплотился ни один. Очень уж несветлой была российская реальность.
О том, как царица поэкспериментировала с народным представительством, было рассказано в основном тексте книги. Приведу еще два примера.
Интересны подробности екатерининских поползновений упразднить крепостное рабство. Императрица писала, что «противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей (они все рождаются свободными)». И начала с весьма необычного, даже новаторского шага.
В 1765 году Вольное экономическое общество, созданное Екатериной для развития сельского хозяйства, затеяло международный конкурс на тему прав крестьянства. (Характерно, что устроителем была заявлена не высшая власть). Объявили солидную премию за лучший трактат, и в конкурсе приняли участие более 160 авторов, почти сплошь иностранцы, в том числе самые именитые — Вольтер и очень модный тогда писатель Жан-Франсуа Мармонтель, но золотую медаль получило рассуждение малоизвестного французского юриста Беарда де ль'Аббея. Автор писал, что хотя человеческое достоинство и государственная польза безусловно требуют освобождения крестьян и наделения их собственной землей, но поспешать с этим так же опасно, как спускать с цепи неприрученного медведя. Прежде нужно воспитать рабов, постепенно приучить их к восприятию свободы, а на это потребно время.
Такая логика была Екатерине хорошо понятна. По-видимому, она пришла к тем же выводам. И отступилась. В тогдашней России отмена крепостничества неминуемо привела бы в лучшем случае к очередному перевороту, в худшем — к тотальному коллапсу. Весь государственный механизм империи держался только на дворянстве, а оно на утрату главного своего источника существования, крепостного труда, никогда не согласилось бы. Екатерина твердо для себя решила, что при ее жизни рабство отменено быть не может — и закрыла для себя эту тему.
Другим прогрессивным начинанием, которое императрица с большим сожалением отменила, был эксперимент с журналистикой — чем-то в прежней России совершенно невообразимым.
Следуя европейской моде, Екатерина пожелала завести и у себя в стране периодическую печать. Пример подала сама, начав выпускать журнал «Всякая всячина» — вроде бы анонимно, но особенным секретом ее участие не являлось. Журнал называл себя сатирическим и обличал общественные пороки, впрочем, в основном сетуя на недостатки человеческой натуры, нежели на злоупотребления должностных лиц. Пример оказался заразительным. Немедленно возникло множество других изданий, уже самопроизвольно. Включился всегдашний алгоритм либеральной «оттепели». Вскоре некоторые журналы стали по-настоящему острыми, осмеливаясь критиковать российские суды и даже крепостное право. Екатерина не сразу поняла опасность этого явления и поначалу охотно включилась в новую игру — принялась под псевдонимом полемизировать с критиками. Те, делая вид, что не знают, с кем спорят, начали позволять себе дерзости. Лишь теперь Екатерина сообразила, что независимая пресса разрушает са-кральность высшей власти, а это чревато потрясениями, и непочтительные журналы были закрыты.
В 1787 году, умудренная опытом, царица раздраженно пишет: «В одно и то же время хотят образовать третье сословие, развить иностранную торговлю, открыть всевозможные фабрики, расширить земледелие, выпустить новые ассигнации, поднять цену бумаге, основать города, заселить пустыни, покрыть Черное море новым флотом, завоевать соседнюю страну, поработить другую и распространить свое влияние по всей Европе. Без сомнения, это значит предпринимать слишком многое». Правительнице приходилось определять приоритеты, руководствуясь прежде всего практичностью и осторожностью. За 34 года правления она совершила много великого, но не много «благого».
Впрочем ей принадлежит одна благая, хоть и совсем не демократическая новация, сильно изменившая стиль российского самодержавия. Начиная с Екатерины оно меняет свой «имидж» и инструменты стимулирования — применительно не ко всему населению, а к высшей его прослойке, дворянству, что было напрямую связано с переводом государства в «корпоративный» монархически-дворянский формат. И само это преобразование, и смена стиля тоже были продиктованы обстоятельствами, исходили из реалистичного представления о состоянии страны.
До Екатерины царская власть прежде всего внушала трепет и добивалась повиновения, пугая непокорных и нерадивых карами. При Екатерине особа монарха стала восприниматься прежде всего как некое солнце, изливающее золотые лучи на всякого, кто удостоится августейшего внимания. Государыня была великодушна, милостива и щедра. Она награждала, возвышала и возносила — а карали при необходимости
