Златая цепь на дубе том - Борис Акунин

ПЕТР I,

или ГИПЕРДИНАМИСТ У ВЛАСТИ

Гравюра с прижизненного портрета

Это самый активный, деятельный и беспокойный из всех российских правителей. Всё его долгое царствование представляло собой сплошную лихорадочную гонку. Судорожный, непоследовательный, подчас нелепый сценарий петровских преобразований в значительной степени определялся субъективным фактором: каков был реформатор, таковы были и реформы.

Петр не давал передышки ни себе, ни своей стране, ни соседям. Он был гипердинамичен, то есть не мог долгое время пребывать без движения и в самом обычном, физическом смысле: вечно куда-то спешил, наскоро и неряшливо ел, при ходьбе быстро перебирал своими журавлиными ногами, так что свита сзади была вынуждена нестись вприпрыжку. Так же быстро он и ездил — гнал лошадей во весь дух, часто без остановок, даже спал в санях или в коляске.

Царь не мог находиться в роли пассивного зрителя, ему обязательно требовалось участвовать в любом действии. В 1717 году в Париже регент герцог Орлеанский как-то решил побаловать высокого русского гостя оперой — Петр очень скоро сбежал из зала, оставив всех в недоумении. При неразборчивом и жадном заимствовании каких угодно европейских новинок русское общество начала восемнадцатого века не пристрастилось к театру, потому что монарх не признавал развлечений, за которыми достаточно было просто наблюдать. Иное дело — самому участвовать в театрализованных шествиях и маскарадах или запускать фейерверки.

Иногда нетерпеливая порывистость Петра мешала осуществлению его замыслов. Так, в 1698 году, во время Великого посольства, главной целью которого были переговоры с Венским двором, с немалым трудом добившись личной встречи с императором, молодой московит произвел на него весьма несерьезное и невыгодное впечатление — нарушив протокол, которому при церемонном австрийском дворе придавали большое значение, он бросился навстречу Леопольду I гигантскими шагами, а потом, совсем уже ошеломив придворных, выбежал в парк, сел в лодку и начал бешено работать веслами. Такое поведение не помогло русско-австрийским переговорам, и без того трудным.

Подданным этот непомерно долговязый человек (рост — 201 сантиметр) с крошечной головкой, выпученными глазами, дергающимся лицом и приступами неконтролируемой ярости внушал ужас. Им казалось, что царь одержим бесами.

Эту поведенческую конвульсивность (в том числе и буквальную — у царя случались судорожные припадки, а его лицо постоянно дергалось в тике) обычно объясняют травматическим потрясением, которое Петр перенес в десятилетнем возрасте, когда во время мятежа 1682 года стрельцы ворвались в Кремль и на глазах у мальчика растерзали несколько человек, причем жертвами насилия стали двое его близких родственников, дяди по матери. Однако ряд авторов на основе сохранившихся свидетельств предполагают, что причины были медицинскими. Петр мог страдать синдромом Туретта, серьезным расстройством нервной системы, сопровождаемым моторными тиками. Приступы этой болезни нередко стимулируются сильным эмоциональным переживанием — как это происходило с царем. Люди с синдромом Туретта гиперактивны, подвержены атакам бешеного гнева и склонны к обсессионно-компульсивному поведению. Еще есть предположение, что тяжелая болезнь, от которой Петр чуть не умер зимой 1693–1694 года, была клещевым энцефалитом, повлекшим за собой осложнение в виде так называемой «кожев-никовской эпилепсии». Для этой хронической болезни свойственны и судорожный симптом, и гемипарез (ослабление мышц одной половины тела, случавшееся с царем), и эмоциональнопсихические нарушения. У людей, страдающих этим видом эпилепсии, бывают периоды неконтролируемого веселья, сменяемые депрессией и страхами.

Несколько раз в драматические моменты царь проявлял постыдную трусость — или вел себя так, что были основания его в этом обвинять.

Накануне Нарвского поражения в ноябре 1700 года Петр бросил свою обреченную армию, да и позднее в Белоруссии дважды, имея превосходящие силы, поспешно скрылся от небольшой армии Карла XII, которого он очень боялся.

Вместе с тем царю случалось проявлять нешуточную, даже излишнюю отвагу. По меньшей мере дважды он без трепета подставлял себя под пули: во время захвата двух шведских кораблей в мае 1703 года на Неве (это была первая, пусть скромная победа русских на воде) и в Полтавском сражении, где вражеские пули продырявили царю шляпу и седло.

Храбро он себя вел не только на поле брани, где решалось многое, но и в совершенно необязательных ситуациях. Собственно, одной из причин преждевременной смерти царя стала жестокая простуда, полученная поздней осенью 1724 года, когда Петр во время бури бросился в ледяную воду спасать гибнущее судно (если это, конечно, не красивая легенда).

Мало-мальски правдоподобный ответ на эту загадку душевного устройства государя дает только невропатология.

Гиперактивность, какими бы физиологическими или психологическими причинами она ни объяснялась, для правителя качество ценное. Особенно если такой же подвижностью обладает ум, а у Петра тело вечно не поспевало за стремительностью мысли. У этого человека беспрестанно возникали новые идеи, он ими загорался и немедленно приступал к их осуществлению. Но при этом, увлекаясь новой целью, он не охладевал к прежней, так что с годами поставленные задачи всё множились. Царь был упорен и упрям — иногда до абсурдности, но без этой петровской «упертости» ни одно начинание не было бы завершено. Одна из самых сильных, позитивных черт Петра состоит в том, что он никогда не опускал руки и не смирялся с неудачей. Наоборот, поражение словно удваивало его энергию.

Не менее ценным порождением огня, всю жизнь опалявшего эту неспокойную душу, была жадная любознательность. Она с одинаковым пылом расходовалась на важные предметы и на чепуху, но сама всеядная широта петровских интересов не может не восхищать.

Подростком Петр занимался лишь тем, что тешило его любопытство, а это в основном были всякие технические вещи: механизмы, инструменты и прочее. Поскольку иностранцы разбирались в этих премудростях лучше, чем русские, около юного царя все время находились иноземные мастера. С иностранцами ему было проще и интересней, чем со скучными, раболепными подданными. Подросший Петр часто ездил в Кукуй, маленький европейский сеттльмент на краю Москвы. Иноземная слобода с ее геометрическими улочками, аккуратными домами и уютностью станет для Петра образом земного рая. Он попытается превратить в такой же регулярный парадиз всю свою косматую державу. Задача окажется неподъемной, Петр натворит много несуразностей и зверств, и если чего-то все-таки добьется, то не по части парадизности, а лишь по части регулирования.

Одним из симптомов «кожевниковской эпилепсии», которой возможно, страдал Петр, является склонность к чрезмерной детализации.

Фантастической масштабностью замыслов и в то же время фиксированностью на мелочах Петр превосходил даже Ивана III. Это проявлялось буквально во всем. Петру всегда мало было указать магистральное направление, он должен был составить пошаговую инструкцию,