Антропология и современность - Франц Боас
Расовая принадлежность является существенным фактором при определении национальности в тех странах, где в корне отличные расы живут бок о бок. Всякий признает, что белые американцы, негры и выходцы из Азии – представители одной нации, однако их едва ли можно назвать представителями одной национальности из-за социальных барьеров между этими группами и сознания того, что они происходят от все еще различных рас. Они различаются телесным обликом, что вызывает, по крайней мере на время, постоянное отделение одних от других. В Мексике в силу слияния индейцев и белых образовалось многочисленное смешанное население, не разделенное никакими социальными барьерами. Различия между индейцами, метисами и испанскими креолами слабы, и все они суть не только члены мексиканской нации, но и имеют мексиканское гражданство, если они участвуют в общей социальной и политической жизни страны.
Значение термина «национальность» в контексте расы, а не общества четко проявляется и в нынешнем социальном положении еврея. Поскольку от окружающих людей еврея отделяет эндогамия – заключение браков только внутри еврейской общины, а также привычки, род занятий и внешний вид, он не является полноценным представителем национальности, хотя и является представителем нации, ибо участвует в делах общества лишь отчасти, однако эндогамия держит его в постоянном отрыве от нее. Он становится представителем национальности лишь только после полной ассимиляции. Наиболее ярко это проявляется в тех североевропейских странах, где евреев немного, а рост числа межнациональных браков и ассимиляция проходят быстро.
Если первооснова национальности не в общности расового происхождения, то, быть может, ее стоит искать в общности языка?
Если взглянуть на национальные устремления, характерные для большей части XIX века, может показаться, что общность языка является стержнем жизни народа. Она затрагивает самые сокровенные струны нашей души. Итальянцы противостояли интересам мелких местных царьков и сильному внешнему влиянию: оба фактора препятствовали национальному единству всего италоязычного народа. Немецкие патриоты боролись и будут бороться за объединение немецкоязычных народов в единую империю. Войны на Балканах в значительной степени обусловлены стремлением к национальной независимости, выраженной в независимости языка. Польша уже более века жаждет восстановить свою государственность, которая охватила бы всех, кто говорит на польском языке.
Между тем столь ощутимы узы языка стали лишь недавно. Язык создает основу для взаимопонимания, на базе которой могут возникнуть общие интересы. Потребность представителей одной нации легко выстраивать общение между собой также обычно приводит к стремлению установить единый государственный язык, который господствовал бы на всей территории страны. Когда в государстве существует множество различных языков, как, например, в бывшей Австро-Венгрии, национальное единство может ослабнуть.
Несмотря на единство языка, могут возникнуть серьезные внутренние противоречия, мешающие укреплению чувства национального единства. Оно может совершенно исчезнуть из-за местных или общественных противоречий, как в случае древнегреческих и средневековых городов; из-за различий в религиозных и культурных традициях, как у хорватов и сербов; из-за социальной революции или религиозных войн.
Единство языка есть скорее идеал, чем реальные узы. Мало того, общение затрудняется в силу расхожих диалектов: мышление представителей разных социальных классов столь слабо связано, что взаимодействие более глубинных мыслей и чувств становится невозможным. Различия в языке безнадежно разделяют француза из Прованса и француза с севера, баварца и вестфальского крестьянина, сицилийца и жителя Флоренции. Переход итальянского языка во французский происходит столь постепенно, что определить, какой регион считать итальянским, а какой – французским, помогут лишь политические границы и язык, навязанный правительством, школой и культурными традициями. Единство можно найти среди образованных слоев населения, которые разделяют один и тот же язык и одни и те же эмоциональные реакции.
Во многих смыслах у образованных американцев, англичан, французов, немцев, итальянцев, испанцев и русских больше общего, чем у каждого из них с представителями необразованных классов своей нации.
Национальность не образуют ни кровные узы, ни узы языка сами по себе. Это скорее общность духовной среды, вырастающая из наших повседневных привычек, из образа мыслей, чувств и действий, то есть из той среды, в которой каждый человек может свободно раскрываться и действовать.
Мы так часто отождествляем язык и национальность, поскольку нам кажется, что в народе с единым общим языком перед каждым разворачивается бескрайнее поле для деятельности. От этого возникает ощущение единства нации. Тем не менее совершенно ясно, что не существует ни одного человека, ни одной группы людей, которые служили бы истинными представителями конкретной национальности. Это понятие – абстракция, основанная на общности языка, родного для всех, и на существующем образе мышления, чувствования и действия. Эта абстракция обладает большой эмоциональной значимостью и усиливается сознанием политической власти или стремлением к власти и свободному контролю над жизнью группы.
Национальное самосознание строится не только на единстве языка, ведь в Швейцарии с ее тремя языками наблюдается патриотизм отнюдь не менее пылкий. Даже в Америке можно увидеть, что узы языка далеко не единственные. В противном случае следовало бы полагать, что нет причин разделять Канаду и Соединенные Штаты, проводить границу между различными государствами испаноязычной Америки и что политические связи между Западной Канадой и франкоязычным Квебеком, вероятно, искусственны.
Для полноценного раскрытия своих способностей человек нуждается в как можно более широком поле, где он мог бы жить и действовать в соответствии со своим образом мыслей и внутренним чувством. Поскольку в большинстве случаев такая возможность открывается в группе, объединенной общей речью, мы сполна разделяем горячее желание отбросить искусственные преграды мелких политических единиц. Такой процесс характерен для развития современных государств.
Однако если эти границы переступить и создать несуществующую фиктивную расу или мнимую национальную единицу, то наше стремление к освобождению сознания может стать оправданием честолюбивой жажды власти. Мечта о панлатинском союзе, пангерманское стремление к объединению всех германоязычных народов, панславистская агитация, идея панамериканизма – все это суть оправдание честолюбивой жажды власти. Якобы общая культура и общее расовое происхождение объясняются, предположительно, языковым родством, выявленным в ходе филологических исследований, которые, впрочем, к современной культуре отношения не имеют. Во всех этих случаях польза понятия национального самосознания была упущена и стала прикрытием стремления к империалистической экспансии.
В наши дни под национальным самосознанием подразумевается, что у группы единой национальности формируется стремление развивать общественную жизнь, самолично предпринимать какие-либо действия. Иными словами – стать нацией, способной распоряжаться своей собственной судьбой. Началось брожение – оно привело к распаду династических государств, состоявших из людей,
