Антропология и современность - Франц Боас
Сильное национальное самосознание возникает в результате формирования современных влиятельных государств. Национальность не сможет стать основой движущей силы, пока государство не станет структурой, способной претворять в жизнь и развивать народные устремления.
Это легко увидеть, если сравнить современное национальное самосознание с глубоким чувством принадлежности к группе, характерным для более раннего периода. В небольших племенных сообществах единство расы, языка и культуры не служит объединяющим звеном. Каждая малая ячейка общества смотрит на своих соседей с подозрением, а то и с враждой. Им ведомо только чувство принадлежности племени. Когда же несколько племен объединяются в организованный союз, – как, например, индейцы ирокезы, – благодаря общим интересам и централизации общественной власти, в которой участвуют все, возникает состояние, вполне сравнимое с современным национальным самосознанием. Определяющим здесь будет не единство языка, а общность организации в мирное и военное время. У зулу в Южной Африке в силу жесткой военной организации сформировался народный дух, в то время как в африканских государствах, где отдаленные, более слабые территории подчинялись центральной власти, не было ни устойчивости, ни национального чувства.
Еще более показательным представляется отсутствие национального чувства в Средние века. Вместо него мы видим преданность феодалам и правящим династиям. Французы сражались с французами, итальянцы с итальянцами, повинуясь долгу подданства. Если феодализм разрушал единство того, что мы сегодня называем национальностью, то единство христианства, направленное против магометанства, пересекло границы единоязычных народов во всех отношениях. Из-за этих двух особенностей средневековой жизни чувство национальности не могло стать объединяющей силой. Национального государства в нашем понимании не существовало.
Надлежит помнить, что национальности образуются под влиянием самых разных обстоятельств. Экономические интересы и культурные противоречия могут расколоть нацию и создать новые национальности. Примером тому может служить разрыв между США и Англией. Другой пример – чувство национального единства южных штатов Америки во время гражданской войны, порожденное общностью экономических интересов и централизацией власти на время войны.
Интересным образом развивается национальная политика в России. Если в период царского правления она заключалась в насильственном подавлении всякой нерусской речи, даже местных диалектов, то советские республики взяли курс на защиту права каждой группы населения на свой собственный язык, уповая на связующую силу великого, революционного экономического эксперимента по объединению всех людей в единую национальность, противостоящую капиталистическому миру.
Несомненно, идея национальности несла в себе созидательную силу, позволяя в полной мере развивать свой потенциал, расширяя возможности для индивидуальной деятельности и ставя перед широкими взаимосвязанными массами определенные идеалы. Однако мы, наряду с Фихте и Мадзини, полагаем, что политическая сила нации важна только тогда, когда она является носителем идеалов, общих для всего человечества.
Наряду с положительной, созидательной стороной национального самосознания повсеместно развивается жестокая нетерпимость к инородному образу мысли. Нетерпимость эту можно удовлетворить, только если сделать акцент на ценностях и интересах одной национальности, противопоставив ее всем остальным.
Условия, которые менее века назад препятствовали быстрому формированию современных наций, повторяются сейчас уже в более широком масштабе. Узкокорыстные местнические интересы городов и других мелких политических единиц препятствовали объединению сил или формированию федерации в силу того, что их интересы и идеалы и интересы и идеалы других сопоставимых по размеру единиц могли вступить в противоречие. Государственное устройство лишь способствовало процессу обособления, а объединению мешало неизбежное, неизменное стремление к сохранению и поддержанию существующего порядка. Лишь после долгих лет агитации и кровопролитной борьбы возобладала более широкая идея.
Некоторые из нас признают, что в воплощении национальных идей в жизнь человечество достигло определенного прогресса, и потому не могут не видеть, что в настоящее время перед нами стоит задача повторить процесс становления нации в более широком масштабе, – не для того, чтобы стереть все местные различия, а для того, чтобы все они служили единой цели.
Объединение наций есть следующий неизбежный шаг в эволюции человечества.
Такое продвижение национальной идеи лежит в основе процессов объединения США, Швейцарии и Германии. Слабость Лиги Наций и современных движений за мир заключается в том, что их требования недостаточно ясны и категоричны, ибо разрешение конфликтов и формальное завершение войны не может быть их логической целью. Ею должно стать признание общих устремлений всех наций.
Подобное объединение наций, как и национальное самосознание сто лет назад, может ошибочно казаться утопичным. Между тем в действительности все развитие человечества показывает, что такому состоянию мира суждено наступить.
По сути, нацию следует рассматривать как закрытое общество, подобное рассмотренным ранее. Соотечественник и иностранец различаются не столь резко, как в замкнутой первобытной общине, но разница все же есть.
Было бы весьма познавательно проследить во всех подробностях, как из племенных союзов, где каждый чужак считался достойным смерти врагом, образовались современные государства. Однако мы можем лишь вообразить, как протекал этот постепенный процесс перемен.
Совершенствовались человеческие орудия труда. Группы охотников и собирателей научились лучше удовлетворять свои потребности. Они запасали еду и тем самым обеспечивали себя пропитанием на будущее. Запасы еды пополнялись все более регулярно, периоды голода случались все реже, и число членов общины росло. Более слабые племена, по-прежнему придерживавшиеся старых методов охоты и добывания пищи, истреблялись или, перенимая опыт соседей, овладевали новыми навыками и также прибавляли в численности. Таким образом, сплоченные группы росли, а поскольку мелкие, отчужденные, оставшиеся в более примитивных условиях племена истреблялись, общее число противостоящих друг другу групп постепенно уменьшалось. Можно предположить, что вдовы и дочери убитых, ставшие желанной добычей победителей, со временем установили более добрые отношения между своими новыми хозяевами и своими родственниками. Можно также предположить, что более дружеские отношения стали возможны отчасти благодаря тому, что присвоение соседского имущества мирным путем, а не силой несет в себе определенные экономические преимущества. Значительную роль можно приписать тому, что постепенное рассеивание все большего числа членов общины ослабляло старые узы единства. Как бы ни развивалась в дальнейшем политическая жизнь, мы видим, что с усложнением экономических отношений враждебность между группами ослабевает. Прежде истреблять всех, кто не входил в небольшую общину, было в порядке вещей. Теперь же мы видим племена с ограниченным числом общих интересов, которые при нормальных условиях живут в мире, хотя при незначительной провокации вражда может вспыхнуть вновь. Группа, по большей части находящаяся в состоянии мира, значительно увеличилась в размерах, и, хотя чувство сплоченности, быть может, уменьшилось, оно распространилось на многие другие сферы жизни.
Этот процесс укрупнения политических объединений и сокращения числа тех, что находились преимущественно в состоянии войны друг с другом, начался в глубокой древности и продолжался непрерывно, причем почти всегда в одном и том же направлении. Несмотря
