Развод. Она не твоя - Маргарита Дюжева

Увы, времени у меня не было.
Я не могла сидеть и спокойно ждать, пока Абрамов лишит меня родительских прав, а посторонняя тетка научит мою дочь называть ее мамой.
После супа мне предложили простой черный чай и печенье. Я не слишком любила сладкое, но тут умяла целых три штуки, все с той же целью – поскорее насытить истощенный организм и запастись энергией. Она мне потребуется.
Возможно даже сегодня.
— Тебя проводить наверх? — спросил Олег, заметив, как зеваю в кулак.
Спать и правда хотелось, но я до одури боялась потерять время зря.
— Я бы все-таки хотела прогуляться, подышать хоть немного…перед сном.
Олег вопросительно взглянул на Александра и тот кивнул, давая добро:
— Я сам ее провожу.
Не скажу, что меня это обрадовало. Рядом с ним на меня нападала странная робость, а еще не покидало чувство, что он видит меня насквозь.
Слишком сдержанный и холодный, и в тоже время внимательный. Уверена, он замечал каждую мою эмоцию, каждый перепад и сомнение.
И казалось, что бежать бесполезно и прятаться тоже.
Он меня пугал и в тоже время, было что-то еще. Что-то странное.
Что-то, что заставило меня в клинике подойти к нему и попросить о помощи.
Что-то, чему я не могла дать определения, но чувствовала каждым сантиметром кожи.
— Готова? — Александр остановился рядом, нависая как скала над муравьем. Дождавшись моего неуклюжего кивка, протянул мне руку, — Тогда идем.
А я замерла, уставившись на нее. Просто зависла, не в силах заставить себя прикоснуться.
— Мария?
— Прости, задумалась.
— Много извиняешься, — он сделал пальцами манящее движение, и мне не оставалось ничего иного, кроме как подчиниться.
Его ладонь была горячей и жесткой. Моя – холодная и внезапная вспотевшая – попросту утонула в ней.
В этом прикосновении не были ни флирта, ни намеков, ни какого-то подтекста. Спокойное, выверенное, лишенное нелепой галантности и направленное только на то, чтобы поддержать того, кто слабее, оно было в сотню раз честнее того, что дарил мне Абрамов.
Слегка опираясь на Александра, я поднялась из-за стола. После этого, словно убедившись, что я крепко стою на ногах и не собираюсь валиться на пол, он отпустил меня. Чтобы скрыть внезапно накатившее смущение, я потянулась к тарелкам, но они исчезли прямо у меня из-под носа.
— Сам уберу, — сказал Олег, унося посуду в раковину, — Идите.
Следом за Александром я направилась к стеклянной двери, ведущей на террасу. У самого выхода он снял с крючка куртку и накинул мне ее на плечи:
— Сегодня прохладно. Ночью был ливень, так что смотри под ноги, чтобы не промокнуть.
Стоило выйти на улицу, как не по-летнему свежий ветер ударил в лицо, принося в себе влажность и запах соснового леса.
И тут же закружилась голова от избытка кислорода, и ноги действительно стали ватными.
Я покачнулась, и в тот же момент на локте сжались чужие безжалостные пальцы.
— Все в порядке?
— Д..да… — просипела я, — с непривычки. Кажется, я начала забывать, что такое свежий воздух.
— Дыши, Маш. Просто дыши.
Я сделала надрывный вдох, потом задержала дыхание, медленно выдохнула.
И так несколько раз.
Вдох четыре секунды, задержать на пять, выдохнуть на семь.
Простейшая дыхательная практика помогла прийти в себя.
— Все…я в норме, — сказала я, аккуратно высвободив локоть из захвата.
То место, за которое он держался, как будто онемело, а потом начало покалывать.
— Уверена, что готова ходить? Можем просто посидеть здесь, — он указал на плетеное яйцо, покачивающееся на гнутой ноге.
— Мне нужно пройтись, — мягко отказалась я, стараясь чтобы голос не звучал слишком заинтересованно, — я так належалась, что не чувствую и половины своего тела.
На самом деле мне нужно было осмотреться. Изучить территорию, понять какой тут забор, есть ли охрана, камеры, колючая проволока. Можно ли отсюда уйти, не привлекая внимания, или придется прорываться с боем и под покровом ночи.
Да, я собралась уйти. И чем скорее, тем лучше.
Мы спустились по широкой деревянной лестнице и пошли вокруг дома.
Сложенный из массивных темных бревен он казался нерушимым и очень надежным, и в тоже время совершенно простым. Два этажа, треугольная крыша. Окна на втором этаже обычные, а на первом от пола до потолка и слегка затемненные. Терраса, опоясывавшая с трех сторон.
Позади обнаружился стеклянный навес с гриль-зоной. Высокая печь, мангал, добротный дубовый стол с лавками.
Помнится, Абрамов мечтал о таком на даче. Не на нашей – у нас никаких дач отродясь не было – а на родительской. И конечно же не за его счет.
Надо прекратить думать о Семене. Стоило ему только ворваться в мои мысли, как сердце жалобно сжималось и сбивалось с ритма.
Не от ревности. Не от разбитой, растоптанной любви и тоски о минувшем счастье.
Нет.
Оно сжималось от страха. От осознания того факта, что столько лет прожила рядом с чудовищем, рассматривающем меня исключительно как предмет мебели, предназначенный для его удобства. От неопределенности и непонимания того, что еще можно было ждать от этого человека.
Я не любила его.
Моя любовь начала умирать в тот самый момент, когда я увидела дочь в красивом платьице в горошек, рядом с незнакомкой, повторяющей «скажи мама». И окончательно сдохла во время разговора под дождем.
Пусть катится на все четыре стороны. Пусть заведет себе хоть сотню Ань и их использует в своих меркантильных целях, мне все равно. Главное вернуть Арину и свою жизнь. Остальное не имело значения.
Мы прошлись вокруг дома, потом по отсыпанным серой каменной крошкой дорожке углубились между сосен и, сделав небольшой крюк, снова вернулись к дому.
Здесь было красиво и как-то торжественно тихо. Лишь шелест шагов и скромное завывание ветра в вершинах могучих сосен.
Наверное, это было прекрасно. Наверное, в любой другой ситуации я бы даже восхитилась и подумала о том, что хоту себе такой уголок красоты и спокойствия. Наверное…
Но беда в том, что сейчас я воспринимала это место как тюрьму, а человека, молча идущего рядом со мной, как тюремщика.
Что-то внутри меня шептало, что ему можно доверять. Что не стал бы мужчина его уровня – а уровень считывался безошибочно в каждом слове, взгляде и движении — играть в дурацкие игры и пудрить мозги несчастной тетке, лишь бы угодить какому-то там Семену Абрамову.
Чувствовала это, но пересилить себя не