Развод. Она не твоя - Маргарита Дюжева

— Он толкнул меня! Муж! Толкнул! Поэтому я упала! Он напал на меня!

Владислав Петрович, слушал меня, кивал, смотрел, как на шальную дурочку, попутно делал отметки в карте.

— То есть вас еще и преследовали? — мягко уточнил, растягивая губы в неприятной ухмылке, — как интересно.

Я решительно поднялась с койки:

— С меня довольно. Я выписываюсь.

— Боюсь, это пока невозможно.

— Мне плевать, чего вы там боитесь. Я тут и на минуту больше не останусь. Мне нужно домой. Выяснить у мужа, что за сказки он тут рассказывает. И забрать ребенка, пока этот спаситель, не натворил дел. Где мой телефон?

Надо срочно позвонить адвокату, чтобы запускал бракоразводный процесс. Связаться с матерью, чтобы та забрала Аринку у Семена и ни в коем случае не отдавала до тех пор, пока я не приеду.

Этот мерзавец совсем уже распоясался. Выдумать такое! Выставить меня придурошной теткой, готовой после скандала броситься под колеса автомобиля. Да еще и с ребенком на руках!

Я была в ярости. Меня трясло. В груди так клокотало, что еще немного и начну плеваться огнем, как дракон.

Подумать только… Спаситель, мать его…

Просто слов нет, один мат.

— Нашим пациентам не положены телефоны.

— Я не ваш пациент. Я ухожу.

— Боюсь, Мария Витальевна, я вынужден вас разочаровать. Это не то медицинское заведение, из которого можно выйти по собственному желанию. Нужно заключение врача, что вы здоровы, а я такое дать не могу. Увы. — и снова улыбка.

С каждым ее появлением мне все больше хотелось оскалиться и зарычать, потому что в ней не было ничего человеческого. Только холод, равнодушие и ноты какого-то потаенного садистского удовлетворения.

Что за клиника такая дурацкая, раз подобных недоврачей допускают к пациентам? Ему только в зверинце работать или с умалишенными общаться…

Меня будто кипятком окатило. Обварило с ног до головы, не оставляя живого места.

В глазах общественности муж — самоотверженный отец-спаситель, а я – чокнутая мамаша, которая из-за ревности чуть сама не сиганула под колеса автомобиля, да еще и ребенка едва не угробила.

— Это клиника для душевнобольных? — прошептала я, сраженная чудовищной догадкой, — Семён отправил меня в дурдом?

— Ну-ну, не надо так переживать, — миролюбиво сказал врач, — ваш муж очень за вас переживал, просил вылечить.

— Не надо меня лечить. Я в полном порядке.

— Он так не считает. И очень переживает, как бы вы снова не попытались навредить себе и собственному ребенку.

— Да ни черта подобного! Он просто хочет меня нейтрализовать! Убрать со своего пути и дальше жить в свое удовольствие, а дочь ему нужна для достижения целей.

— Абрамов предупреждал, что у вас бывают приступы паники, и порой вам кажется, что вас преследуют. Это лечится. Нужно пройти курс медикаментозной терапии, прокапаться, поработать со специалистами. И возможно потом, может через полгода, а может и позже – пока рано давать прогнозы – вам позволят выйти отсюда.

Я не могла поверить своим ушам.

Позволят выйти? Через полгода-год? Я в тюрьме?

— Я отказываюсь от лечения. И ухожу.

Он покачал головой:

— В нашей клинике так нельзя. Вы представляете потенциальную опасность не только для себя, но и для окружающих. Поэтому мы будем вынуждены держать вас здесь столько времени, сколько потребуется. Обещаю, приложим все силы, чтобы вылечить вас как можно быстрее.

Последнее обещание прозвучало как угроза.

И я поняла… Поняла!

Они заодно. Этот жирный врач и мой скотина–муж. Они договорились!

Этот боров будет держать меня в палате столько, сколько прикажет Семен. И если потребуется залечит меня до состояния овоща!

Судя по ватному состоянию, мне уже чего-то начали вкалывать. Что-то, чему в организме не место.

— Я подам на вас в суд, — прохрипела я, отступая на шаг, — за фальсификацию и насильное удерживание.

— Ну что вы, Мария. Никто вас не собирается удерживать насильно. Вам желают исключительно добра – и муж, и врачи. Мы вас пролечим, и как только ваше состояние стабилизируется – сразу выпишем, — говорил он, а глаза оставались равнодушными, как у рыбы. — Не переживайте.

Я не верила ни единому его слову. И становиться жертвой лечения не собиралась. Поэтому улучив момент, когда Владислав отвернулся, чтобы отодвинуть стул к стене, бросилась из палаты.

— Мария! — он дернулся наперерез мне, но не успел.

Я проскочила мимо него, толкнула дверь и вывалилась в коридор.

Надо уносить отсюда ноги!

Это единственная мысль, которая осталась в голове.

Бежать, пока меня не привязали к койке и не накачали до потери пульса. Спасать Аринку, которая осталась в лапах у чудовища…

Позади неожиданно высоким и противным фальцетом голосил Владислав Петрович:

— Пациентка сбежала! Ловите ее!

Я оттолкнула с дороги растерявшуюся медсестру и понеслась дальше.

Этот чертов коридор казался бесконечным. Я бежала, бежала, бежала мимо закрытых дверей, из-за которых доносились то крики, то стоны, то голоса мало чем напоминающие человеческие. А позади меня раздавался грохот чужих шагов и возмущенные вопли:

— Остановите ее!

Звонко шлепая босыми пятками по полу, я бежала что есть мочи, и душа заходилась от ужаса. Это все сон. Это дурацкий сон, после которого непременно настанет спасительное пробуждение.

Мне удалось увернуться еще от одних цепких лап. Чужие пальцы сомкнулись на больничной рубашке, но я как одержимая рвалась дальше.

Раздался треск рвущейся ткани и спину обдало прохладным воздухом.

— Да остановите вы ее!

Нельзя этого допустить. Нельзя!

Я должна выбраться их этого филиала ада на земле, вернуться домой, к дочери, любой ценой.

Однако выхода все не было, за поворотом оказался такой же длинный коридор. Шаги за спиной становились все ближе и отчетливее…

Я продолжала бежать и слезы сами катились из глаз.

Я не хочу, мне надо уйти из этого места! Кто-нибудь, помогите, пожалуйста.

Очередной поворот и впереди замаячила высокая фигура, затянутая в серый деловой костюм.

Явно не сотрудник клиники, и уж тем более не пациент. Посетитель!

Задыхаясь от страха и бессилия я рванула к нему, а он, привлеченный шумом преследователей, обернулся в нашу сторону и хмуро наблюдал за моим приближением.

Взгляд как у коршуна – цепкий, безжалостный и в то же время равнодушный. Я бы никогда не посмела подойти к нему на улице, если бы наши пути пересеклись в обычной жизни. Такие персонажи всегда пугали меня, над ними будто горела табличка «Опасно! Держись