Любовь по-немецки - Мара Дорст
Почувствовав лёгкость поклажи, Карстен догадался и спросил, смеясь:
– Здесь то, что я думаю? Ты привезла?
– Конечно, – сказала я. – Разве я могла забыть?
Мы вышли из здания аэровокзала и остановились покурить. Я любовалась Карстеном, не в силах отвести от него взгляд. Сегодня он казался особенно красивым. Его волосы отросли и немного стояли торчком, тем более что он постоянно ладонью зачесывал их назад, он побрился и, видимо, хорошо выспался, потому что у него был свежий цвет лица и весь он был полон энергии. Отсутствие очков делало его лицо еще более юным. Он и так никогда не выглядел на свои 39 лет, а сейчас и подавно. Я закомплексованно подумала, что сама я в настоящий момент выгляжу совсем не на высоте: в этот раз мне пришлось ждать моей пересадки в Шереметьево всю ночь, и, хотя я пыталась прикорнуть то там, то здесь на жёстких неудобных креслах аэропорта, мне так и не удалось сомкнуть глаз. Кроме того, был самый разгар моих «женских» дней, и на фоне падения гормонов я выглядела поблекшей и, как мне казалось, очень старой. Когда муж написал мне, что Карстен вызвался ехать с ним, я даже не испытала радости, потому что я не хотела, чтобы мой молодой возлюбленный увидел меня не в лучшем свете. Йенс, не понимая всех этих женских штучек и моих опасений по поводу моей внешности, весело суетился вокруг нас и, заглядывая мне в глаза, спрашивал:
– Вы рады, что я вам сделал такой подарок?
Конечно, я ответила «да».
В поезде Карстен вставил в уши наушники и, сидя напротив нас, кривлялся в такт музыке, как самый настоящий тинейджер! Я сфотографировала его, а он в ответ показал мне язык. Когда уже дома я отправила ему эти фото в телеграм, он ответил мне без ложной скромности: «А этот парень на снимках выглядит действительно очень круто».
Что тут сказать? Я разделяла его мнение.
Чтобы Карстен не слишком разглядел мой усталый вид, я пересела к нему от Йенса и вставила один из его наушников себе в ухо. Мне так хотелось дотронуться до него, но я не решалась сделать это публично. К тому же сам он не делал никаких поползновений в мою сторону.
В поезде мои мужчины сообщили мне, что мы выйдем на станции Ильцен и отправимся в Джобцентр, и только потом поедем домой в Бад Бодентайх.
Карстен определял всё. Если бы его не было с нами, я бы, конечно, задавала лишние вопросы: что, как, зачем и почему. Но в присутствии моего любимого я утрачивала бдительность. Все, что он заставлял меня делать, казалось мне правильным. Я была уверена, что он не причинит мне вреда. Я безгранично доверяла ему. Йенс рассчитал всё верно. Это был не «подарок», а продуманное решение. Йенс знал, что присутствие Карстена позволит ему решить вопрос о моей постановке на учёт в Джобцентре максимально безболезненно, так как раньше я всячески сопротивлялась этой поездке.
Карстен стремительно шагал впереди, размахивая легким чемоданом, за ним Йенс и в конце процессии, едва поспевая за ними обоими, я. Я очень устала после перелета и скверно себя чувствовала, но присутствие Карстена мобилизировало меня, и я бодрилась, как могла, стараясь не показывать ему своего состояния.
Мы побывали и в Джобцентре, и в Ведомстве по делам иностранцев (ауслендерамт, или АБХ), и везде Карстен заходил с нами в кабинет. Это не вызывало никаких вопросов у чиновников. В кабинете господина Рихтера, чиновника ауслендерамта, Карстену не хватило стула, и он присел прямо на корточки сбоку от меня, подперев голову руками. Поворачиваясь к нему, я ловила внимательный и ласковый взгляд его больших серых глаз, устремленных на меня. Я совсем не понимала, в чем цель этих визитов. Я просто сидела и улыбалась, полагая, что все делается для моего же блага.
Как выяснилось позднее, я подписала в Джобцентре в тот день договор, по которому, с одной стороны, немецкое государство, обязалось выплачивать мне ежемесячное пособие по безработице в размере около 400 евро, но, с другой стороны, накладывало на меня такие обязательства, что я фактически оказалась пленницей этой страны. Отныне я не имела права покинуть Германию, не получив подписанный в Джобцентре отпуск, который был строго ограничен тремя неделями. Я была обязана также записаться на языковые курсы и регулярно посещать их без права пропустить даже один день без уважительной причины, то есть без официальной справки от врача. Джобцентр параллельно занимался поиском работы для меня, и, поскольку я не владела языком и никакой пригодной в этой стране профессией, я обязана была соглашаться на любую предложенную мне работу, даже если это означало заниматься уборкой улиц или батрачить на кухне в какой-нибудь кафешке, таская тяжелые кастрюли. Мой диплом преподавателя французского языка здесь совершенно не котировался. Несмотря на то, что это был диплом МГУ, я должна была подтвердить его в Германии, и только тогда я могла быть допущена к работе по профессии, не говоря о том, что уровень моего знания немецкого должен быть не менее B1. А пока я оставалась кем-то вроде гастарбайтера, вроде тех узбеков, которые метут мусор на улицах в России. Не то чтобы я гнушалась такой работы, но, если честно, это не соответствовало моим амбициям. Я всю жизнь проработала в офисе, используя только мой ум и знания, я никогда не работала руками, и я была абсолютно не приспособлена к такой жизни. Но, учитывая, что даже за такую работу здесь платили больше, чем за квалифицированный труд в России, с этим можно было смириться. Тем более что, как объяснил мне Йенс, мне вряд ли найдут работу первое время, пока я не окончу языковые курсы. Получать же пособие просто за то, что я живу в этой стране и хожу на занятия, было совсем неплохо, если бы не одно «но» – все мои деньги от государства Йенс оформил на себя, они полностью переводились на его счет, и лично я не получала ни цента.
Но все эти открытия свалились на мою голову позднее. Сейчас я была слишком утомлена дорогой и в то же время счастлива, предвкушая вечернее свидание с Карстеном.
В Бад Бодентайхе на станции мы на время распрощались. Карстен отправился в мастерскую, где должен был забрать свой велосипед, находившийся в ремонте после того, как в феврале его сбила машина. Тогда он отделался синяками, но велосипед был сильно поврежден. А мы с Йенсом пришли домой, и я, искупавшись, пообедав и отдохнув несколько часов, почувствовала новый прилив сил и приготовилась встречать моего возлюбленного, пообещавшего прийти к нам вечером. Впереди меня ждали не очень хорошие времена, но пока я этого не знала.
21. Противостояние
Конечно, секс между нами в «критические дни» был невозможен, и мы ограничились просто объятиями и поцелуями. И хотя в ноябре эти дни не помешали Карстену, когда он убеждал меня, что «блут ист блут» («кровь это кровь»), неважно откуда, и он привык видеть ее на службе, но я имела потом большие проблемы с остановкой этой самой крови, а проще говоря – кровотечение. К счастью, в этот раз он и не настаивал. В качестве компенсации он остался с нами почти на всю ночь, и мы очень хорошо провели время.
Проспав следующие полдня, я решила наконец ознакомиться с документом, подписанным мной накануне. И вот тут-то я и пришла в ужас. Я перевела строчку, выделенную сотрудницей Джобцентра желтым маркером: в случае нарушения договора я могла быть подвергнута штрафу в 1000 евро. Теперь страх по-настоящему охватил меня. Самым нелепым и несправедливым в этой ситуации казалось то, что моё пособие поступает на конто (счёт) моего
