Искры - Елена Сокол

– Сейчас Батя подует на ранку, и все пройдет, – насмешливо бросаю я.

Не знаю, что на меня нашло. Наверное, этот день меня доконал. Или я просто устала от того, что все мои сослуживцы в полнейшем восторге от отца, заглядывают ему в рот и готовы есть у него с руки. А мне от него не добиться и крошечной похвалы. Даже если совершу подвиг, получу чертову медаль и добьюсь признания всех старших товарищей, он не признает, что я достойна этой работы! Ар-р-ргх! Как бесит!

– Прости, – сокрушенно выдыхаю я, мотнув головой после паузы, вызванной моей резкой фразой. – Тяжелый был день. Я… – До боли сдавливаю пальцами виски. Пытаюсь решить, что делать. Не могу больше оставаться на месте: – Мне нужно умыться.

И ухожу в уборную, не дождавшись от них комментариев.

В туалете я просто рыдаю у зеркала. Слезы текут ручьем. Может, я действительно слабая? Может, эта работа не для меня? Ощущение такое, будто вся тяжесть мира сейчас лежит на моих плечах. Мне так плохо, что кажется, будто сейчас вытошнит. Наклоняюсь, зачерпываю ледяную воду, умываю лицо. Горячие слезы смешиваются с прохладой, и уже неясно, что именно обжигает щеки.

– Это мужской, – вдруг раздается голос за спиной.

Я выпрямляюсь. Вижу в отражении Царева. Лев выходит из кабинки и идет мыть руки к соседней раковине.

– Я по привычке, – говорю, всхлипнув.

Смотрю на себя в отражении. Глаза красные, веки припухли. Теперь для всех будет очевидно, что я рыдала. Умываюсь еще раз, но это не помогает прийти в себя. Истерика как будто в самом разгаре.

– Иди сюда, – говорит Лев. Разворачивает меня к себе и крепко прижимает к груди. – Поплачь.

Это простое действие срабатывает, словно спусковой крючок, и вместе с новым потоком слез из меня потоком выходят накопившиеся эмоции. Эти объятия словно вскрывают какой-то нарыв. Меня трясет, как в истерике. А, может, это она и есть.

– Я не могу, – пищу я, хотя уже и так плачу.

– Можешь. Ничего плохого в этом нет. Я тоже много раз плакал.

– Неправда.

Такие, как Царев, не плачут. Горы из стали. Непробиваемые, мощные и надежные.

– Каждый раз.

– Нет.

– Да серьезно, – хрипло говорит он.

– Но тогда все поймут, что я слабая.

– Слезы не означают, что ты слаб, – успокаивающе звучит его низкий голос. – Они означают, что ты живой. И что чувствуешь. – Лев хлопает меня по спине. – Никто из наших не осудит за слезы. Тем более тебя, Ева. Тебя все обожают.

– Но я хочу быть сильной, – пищу я, дрожа в его руках.

– Ты и так сильнее всех, кого я знаю. Вся часть гордится тем, что ты с нами. И Артём будет жить только потому, что ты была рядом в нужный момент.

– Я буду приносить ему чертову колу каждую смену, буду делиться всеми вкусняшками, только бы он жил! – причитаю я, продолжая орошать пропахшую дымом одежду старшего пожарного, и рыдаю все сильнее. – Я обещаю, что перестану обзывать его одноклеточным, только пусть Артём выживет! Пожалуйста!

Царев смеется, и я вместе с ним. Смеюсь и рыдаю.

– Конечно, выживет. Артём сильный. Помнишь, как в прошлом году он кубарем скатился с лестницы? Ни одной царапины! А как ударился башкой на тренировке и упал без сознания? У него даже сотрясения не нашли! Непробиваемый!

Мы вспоминаем все больше историй, и я постепенно успокаиваюсь. Отпускаю Льва и снова умываюсь перед зеркалом.

– Нужно думать о хорошем и верить, – говорит он, подав мне бумажное полотенце.

– Ты прав, – соглашаюсь я, промокнув им опухшее от слез лицо.

Плевать, пусть все видят. Я не железный дровосек, я – девчонка. Но такая девчонка, каких еще поискать.

Когда мы возвращаемся в зал ожидания приемного отделения, Батя протягивает мне кружку с чем-то горячим:

– Твой любимый мятный чай.

– Где ты его достал? – удивленно спрашиваю я и дрожащими пальцами беру кружку.

Мы отходим к окну.

– Специально для тебя заварил, – отвечает он с теплотой в голосе, – и принес.

– Почему тогда твои фанаты пьют дешевый кофе из автомата? – интересуюсь я, оглядев зевающих сослуживцев.

– Потому что этот чай только для моей дочери. – Отец кладет ладонь на мое плечо. Она горячая и тяжелая. – И я знаю, что он всегда тебя успокаивает.

– Спасибо, пап, – произношу я, устало улыбнувшись.

И вижу, как меняется его лицо. Как дергается кадык, как напряженно сжимаются губы и наполняются блестящей влагой глаза. Наверное, это первый раз, когда я так называю Петровича, глядя в глаза.

Сложно поверить, но мне понадобилось пятнадцать лет, чтобы произнести это слово, не отводя от Петровича взгляда. Бывали разные моменты. Я звала его «вы», чуть позже «ты», потом дядей Сашей или Батей. Всячески избегала этого сложного, почти сакрального «папа», и вот оно вдруг так легко и просто вырвалось из меня. И теперь у меня не получается понять, расстроило его это или сделало счастливым. Я так сильно волнуюсь, что внутри, переворачивая все мои органы, разливается какое-то странное, обволакивающее и окрыляющее тепло. Не знаю, что это, но определенно сильная штука. Может, отец и не в восторге, что я пошла по его стопам, но он точно за меня переживал.

– Доктор идет, – вдруг восклицает кто-то.

Мы все оборачиваемся, как по команде. К нам подходит врач. По выражению его лица не понять, с хорошими новостями он явился, или наоборот. У меня от волнения сдавливает грудь.

– Операция прошла успешно, – наконец сообщает он, и все выдыхают. – Пациент был введен в искусственную кому, он все еще в тяжелом состоянии, но стабилен. Теперь остается только ждать, когда к нему вернется сознание. Прогноз осторожно благоприятный.

– Когда можно будет его увидеть? – задает вопрос Илья.

– Первыми допустят родственников, когда они приедут. Нам сообщили, что они уже в пути, – врач смотрит на часы, – остальные желающие могут приходить не раньше послезавтра, вопрос посещения будет решаться по состоянию здоровья пациента. А сейчас прошу меня простить.

Все присутствующие задают еще какие-то вопросы, доктор отвечает и затем удаляется, а я словно погружаюсь в вакуум. Жив. Очнется. Все будет хорошо.

– Ева, ты можешь взять столько дней отпуска, сколько понадобится, – как сквозь вату до меня доносится голос начальника. – Тебе нужно отдохнуть и восстановиться.

Я с трудом фокусирую на нем взгляд.

– Нет, – мотаю головой из стороны в сторону так резко, словно от этого зависит моя жизнь. – Нет, Рустам Айдарович, я выйду в следующую смену, ладно? Если хотите, схожу к Вере. Столько сеансов, сколько нужно. Только не отстраняйте, я дома сойду