Мой страшный главный врач - Софья Орех

— А в сознании?

— Третий день, вроде бы, — пожал плечами Вадим Русланович.

Я склонился к голой пациентке. Видно было, что кожа её была синюшной и покрылась пупырышками от холода.

— Почему привязана? Беспокоится? — я посмотрел на завотделением.

— Да, есть немного, — осторожно ответил тот. — Для профилактики.

— Сможете написать, что вас беспокоит? — спросил я у пациентки, доставая из кармана халата ручку и свой блокнот. Женщина опять быстро-быстро заморгала глазами с надеждой глядя на меня.

— Правой рукой пишите?

Она вновь заморгала глазами.

— Развяжите ей правую руку, — скомандовал я заведующему отделением.

— Да ну, Лев Романович, не нужно! Она беспокойная, дёргается всё время, ещё что-нибудь повредит себе. Пойдёмте, лучше других пациентов посмотрим, — недовольно проговорил Вадим Русланович, пытаясь увести меня от беспокойной больной.

— Раздевайся догола, — приказал я ему и сам принялся развязывать правую руку женщины.

— Что⁈ Я не совсем понял, что вы мне сейчас сказали, — ошеломлённо спросил завотделением. Начмед молча стоял рядом и ни во что не вмешивался.

Я протянул ручку женщине и подставил раскрытый блокнот. Она с благодарностью посмотрела на меня и начала по буквам что-то в нём писать.

— Раздевайся догола — я тебе сказал, — повторил я, глядя прямо в глаза этому Вадиму Руслановичу. — Проведём эксперимент.

— К-к-какой эксперимент? — заикаясь, спросил тот озадаченно, начиная стягивать с себя белый халат.

— Сейчас увидишь, какой. Давая быстрее, а то не быть тебе здесь заведующим, — негромко ему бросил я и поднёс к глазам блокнот. «Могу сама дышать, аппарат мешает жить», — было написано в нём. Я поднял взгляд на начмеда и вдруг увидел с какой мстительной радостью тот смотрит на раздевавшегося заведующего отделением.

— Григорий Иванович, вызовите медсестёр, пусть помогут снять больную с аппарата ИВЛ и проследите за этим, потом мне доложите, — обратился я нему. Начмед тут же опустил глаза и, кивнув, нажал на кнопку срочного вызова у изголовья постели больной.

Я посмотрел на медленно раздевавшегося завотделением и, окинув взглядом отделение интенсивной терапии, увидел свободную койку.

— Трусы можешь не снимать, хотя не мешало бы тебе до конца прочувствовать всё, — резко кинул я заведующему отделением и киваю в сторону свободной кровати. — Иди сюда, ложись.

— З-зачем? Я ничего не понимаю, — растерянно проговаривает Вадим Русланович, покорно шагая за мной. — Я буду жаловаться, Лев Романович. Это — противозаконно!

— Жалуйся куда хочешь, но потом! — рявкаю я на него и указываю рукой на постель: — Быстро ложись и носки снимай тоже.

— Какая-то ерунда, что за бред! — бормочет он, укладываясь на покрытый специальным непромокающим чехлом матрас. В отдалении медсёстры во главе с начмедом помогают снять с ИВЛ голую, синюшную пациентку. Они периодически кидают в нашу сторону изумлённые взгляды. И видно как в проёме приоткрытой двери в отделение мелькают растерянные лица других сотрудников.

— Ну, лёг. Что дальше? — поёживаясь, испуганно спрашивает он меня. Я молча привязываю его по рукам и ногам к постели. Потом кричу в сторону медсестёр: — Принесите мне сюда бутылку с водой, быстро.

Одна из медсестёр стремглав кидается к двери. Бутылку принесли почти сразу. Медсестра застыла тут же, глядя на происходящее круглыми от ужаса глазами.

— Не надо, Лев Романович, я всё понял, — неожиданно упавшим голосом произнёс заведующий отделением и, опустив глаза, добавил: — Вы же сами знаете, что это специфика нашего отделения.

— Лежать в моче сутками — это специфика вашего отделения⁈ — равкнул я так, что все, кто был здесь в сознании, оглянулись на нас. — Вот сейчас испробуешь это на себе, а потом придёшь к себе в кабинет и на ближайшую конференцию подготовишь для всех коллег доклад про постреанимационный синдром. Слыхал о таком⁈

Я отвинтил крышку с бутылки и, подняв последнюю над кроватью, стал наливать холодную воду прямо на низ живота заведующего отделением.

— Пожалуйста, Лев Романович, я правда всё понял, — опять негромко повторил Вадим Романович и виновато посмотрел на меня.

— Такой понятливый оказался! — усмехнулся я. — А что же тогда не сразу понял, что у тебя пациентка на ИВЛ уже второй день сама может дышать⁈ Ты когда-нибудь слышал, что у некоторых ослабленных больных ритм собственного дыхания не совпадает с ритмом ИВЛ⁈ Что у них из-за этого панические атаки начинаются⁈ И почему у тебя пациенты лежат в собственной моче⁈ Санитарок тебе не хватает⁈ Сам тогда здесь всё мой, раз не можешь организовать работу отделения! Короче, лежишь здесь два часа без простыни, без одеял, вот так как есть. Потом готовишь доклад с презентацией на час, не меньше, по той теме, что я тебе уже сказал. Завтра же приходишь ко мне к девяти утра с предложениями по приведению отделения в человеческий вид. И сегодня же укрой всех пациентов хотя бы простынями. Понял⁈

— Понял, — ответил Вадим Русланович и опустил глаза.

— Развяжете его ровно через два часа, — приказал я стоявшей рядом столбом медсестре и направился к выходу.

— Когда у нас ближайшая врачебная конференция? — устало спросил я у догнавшего меня начмеда.

— Вообще-то через два дня, а так вы можете сами назначить любой день.

— Понял. Докладывать будет доктор… как его фамилия — Вадима Руслановича?

— Рябчиков.

— Выступит с докладом доктор Рябчиков. Тема доклада «Постреанимационный синдром», быть всем сотрудникам к восьми пятнадцати, включая тех, кто работает посменно.

— Хорошо, Лев Романович, — с готовностью ответил тот. — Женщину с ИВЛ сняли. Дышит самостоятельно вполне удовлетворительно.

— Вот и хорошо, — кивнул я ему. — Всё, я к себе в кабинет. Если понадобитесь, позвоню.

Глава 7. Конференция на тему «Реанимационный синдром»

ВЛАДА

— Да-да, Глебушка! Ещё, ещё, — шепчу я, изгибаясь всем телом под искусными ласками своего любимого мужа. Вот он вновь спускается к моей набухшей и влажной от страсти и вожделения киске, приникает губами к самому входу во влагалище, чтобы испить мою прозрачную как слеза влагу. Его горячий язык касается моей наэлектризованной горошины и умело ласкает её, потом проникает в преддверие вагины и касается той самой заветной точки ещё и ещё и из меня подобно ниагарскому водопаду начинает извергаться влага. Это сводит меня с ума. Я ничего не вижу и не слышу и уже почти не сдерживаю возгласы и стоны, рвущиеся из моей груди. Предчувствие приближающегося оргазма, заставляет моё тело всё сильнее напрягаться и извиваться. Руки Глеба скользят по моим бёдрам, сжимая, и гладя их. Я то прижимаю его голову к низу своего живота, то перебираю пальцами свои набухшие соски…

— Иди ко мне! Я хочу его, я хочу его в себе, я хочу кончить с ним, — почти в бреду, со