Травница - Хизер Моррисон-Тейпли
– Я любил ее. По-настоящему. А когда на свет появилась Беатрис, у нас было все, о чем мы мечтали. А потом она заболела. Все случилось так быстро. Она сгорела за несколько месяцев. Эти последние месяцы были просто ужасны. Настоящий кошмар.
Иден смотрела, как он приподнимается и вытирает слезы в уголках глаз.
– Нам нужно было так много успеть, поскольку болезнь быстро прогрессировала. Приходили врачи, мы проходили химиотерапию, я о ней заботился. А Беа была еще совсем крошкой. И вот Джейн умерла, и мне уже не нужно было ничего делать. Все было сделано. Конец. Раньше я не понимал, что сердце разрывается не от самой смерти, не от угасания, которое ей предшествует. Ни от чего-то конкретного. Оно разрывается на части потом. От огромной, зияющей пустоты, которую раньше заполнял умерший. Эта громадная, осязаемая, постоянная, невосполнимая пустота, которая тебя убивает. Огромная дыра на том месте, где был твой любимый человек, где была вся твоя жизнь. Она не исчезает. Она тут и ничем не заполнена. И так будет всегда. Вот что меня погубило. Почти погубило. – Он перевернулся на бок, чтобы посмотреть Иден в лицо. – Думаю, меня спасла Беатрис. Мне нужно было подняться. Я хотел лежать в постели, не вставая, спать целыми днями, но я не мог себе этого позволить. Она была еще крошкой, меньше годика, и ее нужно было кормить – все время – и менять ей подгузники – все время – и все время с ней играть. Боже, как меня это выматывало. – Он улыбнулся. – Но она заставила меня встать с постели. Заставила меня готовить завтраки. Научиться готовить. Выучить слова глупых песенок. Научиться растить ребенка в одиночку. Не знаю, хорошо это или плохо: она грустит, что ее мама умерла, но тогда она была еще слишком маленькой и ей не пришлось переживать эту боль. Она все время спрашивала про маму, и мне пришлось побеседовать с годовалой крохой о том, что ее мама в раю. Потом я пошел в ванну и за пару минут все глаза выплакал, а затем вернулся к ней и начал готовить ужин. Но дети настолько живут моментом и так быстро идут дальше, что вскоре с ней уже было все в порядке. Слава Богу. А потом… Дни пролетали мимо, и мне стало чуть легче с каждым днем заставлять себя вставать с постели, принимать душ, одеваться и идти на работу. Так прошел год. А потом и два. И жизнь продолжилась. – Он вздохнул и снова улыбнулся Иден. – И конечно, я встречался с несколькими женщинами. Все же прошло уже три года. Иногда мужчине нужно… ну, ты поняла, – он стыдливо потупил взор, – ему нужна компания. Но у меня ушло много времени, прежде чем я почувствовал, что могу снова заботится о женщине. Очень много времени. Честно говоря, я уже смирился с мыслью, что этого больше не случится. По крайней мере не нашлось той… ради которой я выполз бы из своей раковины. – Он рассмеялся, взяв Иден одной рукой за подбородок. – А потом в один прекрасный день я ехал по дороге и почти переехал тебя, а ты на меня набросилась и начала кричать. И к тому моменту, как ты заявилась в клинику вся больная, бледная, с красным сопливым носом, пытаясь помочь какому-то бездомному псу, которого тащила на себе километр под дождем, я уже пропал.
Иден почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.
– И я пропала… – Она прильнула к нему и поцеловала в губы.
Джеймс потянул ее к себе и, убрав волосы, прикрывавшие ей лицо, поцеловал ее.
– Мисс Мартин, я бы занялся с вами любовью прямо на этом жестком холодном полу, если бы это не было так неуместно здесь, в гостиной Берта, и если бы я не боялся, что у меня надломится спина.
– И я бы тебе позволила. – Иден улыбнулась ему в ответ. Она перекатилась на спину, встала и протянула ему руку. – Ну что, старикашка, поднимайся. Пора за работу.
Днем, пока мастер устанавливал каминную печь, они отмывали кухню, соскребали жир, накопившийся за много лет готовки. Ближе к вечеру они принесли краску почти что белого оттенка. Они покрасили все комнаты на первом этаже и начали уборку спален и ванной комнаты на втором, но вскоре смертельно устали и уже не могли продолжать.
На следующее утро они вернулись в дом ни свет ни заря. Они закончили оттирать и красить на втором этаже, выволокли на помойку старый комковатый матрас, на котором спал Берт, и положили ему чистый удобный пружинный матрас, который Иден купила в магазине подержанных вещей. Они постелили новое постельное белье, чистое и яркое, и повесили на стену картину, которую Иден нашла в чулане – жизнерадостную акварель с изображением побережья. Они постелили новый ковер, поставили две новые лампы на прикроватные столики, и вот наконец комната окончательно преобразилась.
На первом этаже в гостиной Иден и Джеймс раскатали толстый, темно-красный с синим ковер, который она купила на распродаже чужого имущества. Они принесли с улицы оба кресла и натянули на них новые синие чехлы, поставили журнальные столики и две яркие напольные лампы. Они наполнили корзину дровами и как последний штрих поставили маленькую рождественскую елку, украшенную мишурой и гирляндой.
Джеймс и Иден стояли, обнявшись, и улыбались, удовлетворенные проделанной работой. У них все болело, они были измучены и очень голодны, но чувствовали себя великолепно. Темная сырая лачуга теперь стала чистым, светлым и жизнерадостным домом. Иден подумала, что наружные стены все еще грязные и их нужно помыть, а еще можно весной высадить цветы у входа. Может, стоит поставить на окно горшок с красной геранью? Она посмеялась над собой. И правда, настоящая Американка, которая всегда думает о перспективах.
– Интересно, кто владеет остальными домами? – поинтересовалась она у Джеймса, когда они уже направлялись к дому Иден. – Спорим, можно найти их по местным архивным записям.
Джеймс, настолько уставший, что он едва стоял на ногах, с тревогой посмотрел на нее.
– О боже, что творится у тебя в голове? Ты что, хочешь собственноручно преобразить весь переулок? – засмеялся он.
– Нет, конечно нет, – широко улыбнулась она. – Ты мне поможешь!
За три дня до Рождества Берт вернулся после отличной поездки к своей кузине. Иден не утерпела и поставила горшок с цветами снаружи окна, наполнив его сочными зелеными листьями омелы и яркими
