Шрам - Эмили Макинтайр

– Откройте его, – шепчет Майкл.

Я открываю крышку – от уведенного к горлу подступает желчь.

Это рука, отрубленная у запястья, с кровью, запекшейся на каждом сантиметре кожи, как будто ее грызли. А рядом с ней – пара очков в роговой оправе.

– Это… – запинаюсь я, переводя взгляд с Майкла на дядю.

Раф кивает, раздувая ноздри и постукивая основанием трости по полу.

– Здесь записка, – шепчет Майкл дрожащим голосом.

Он протягивает мне лист бумаги, но прежде чем я успеваю разглядеть содержание, дверь распахивается и внутрь вальсирует Тристан, словно ему принадлежит вся комната и все, кто в ней находится. Его пронзительные нефритовые глаза останавливаются на мне, взгляд скользит по моей фигуре и разгорается при виде распущенных волос.

– Тристан, наконец-то, – вздыхает Майкл.

– Ты звал, брат? – Тристан улыбается, проходя в комнату. – Выглядишь ужасно. Плохо спал?

– Сейчас не время для шуток, – вклинивается дядя Раф. – Я требую созвать Тайный совет.

Смятение опускается на меня, как падающий лист бумаги. Мой дядя ненавидит Тайный совет, как и все, за что они выступают. Отчасти именно из-за них моему отцу пришлось просить о помощи. Его члены – эгоистичные люди, которые, позабыв о нашей стране, стали набивать свои кошельки.

– Я не понимаю, дядя, что сможет сделать Тайный совет?

Он снова ударяет тростью о пол:

– Молчи, девочка. У нас нет времени на глупые вопросы.

Его слова – как пощечина.

Тристан поворачивается к дяде Рафу, сузив глаза.

Майкл бьет кулаком по столу с такой силой, что его традиционно зачесанные волосы спадают на лоб.

– Не смей приказывать мне, Рафаэль. Здесь я король, а ты никто.

– При всем уважении, вы сильны лишь настолько, насколько сильно ваше самое слабое звено. А слабых звеньев явно много, раз моего сына так легко похитили. – Рафаэль подходит ближе и поднимает палец вверх: – Ваш отец никогда бы этого не допустил.

Воцаряется тишина. Напряженная, тяжелая тишина.

– Не хочу прерывать увлекательное шоу, – бурчит Тристан, – но зачем меня позвали?

– Ты прав, – отрезает Майкл, поворачиваясь к Рафаэлю. – Убирайся. Пока я не достал пистолет и не пристрелил тебя там, где ты стоишь.

– Ваше величество, я…

– Я сказал, убирайся! – его голос отражается от мебели и эхом разносится по стенам – так громко, что барабанные перепонки начинают вибрировать.

Мои глаза мечутся между ними, живот скручивается в узел.

Отвесив поклон, Раф направляется ко мне, берет за руку и тянет к двери. Я вздрагиваю от его крепкой хватки, но позволяю вести, не желая устраивать сцену перед людьми, против которых мы пытаемся восстать.

В глазах окружающих мы должны выглядеть как единое целое.

Как только достигаем выхода, болезненное давление на кожу внезапно спадает. Я поворачиваюсь, и мое сердце замирает при виде Тристана, который держит руку моего дяди под неправильным для кости углом.

– Тристан! – задыхаюсь я, протягивая руку, чтобы разнять их.

– Ты всегда так обращаешься с женщинами? – спрашивает Тристан, игнорируя мои попытки.

Дядя скрипит зубами:

– Она моя племянница. Я за нее в ответе, ваше высочество.

– Советую тебе лучше заботиться о своей семье. – Наклонив голову, он смотрит мне в глаза. А потом шепчет Рафу на ухо: – Не прикасайся к ней больше.

Я глубоко вздыхаю, желая разрядить атмосферу: меньше всего на свете мне нужно, чтобы дядя заподозрил неладное. Однако за всеми этими переживаниями расцветает другое чувство, словно весенний цветок, излучающий теплое сияние из середины моей груди.

Приятно чувствовать себя под защитой. Осознавать, что кто-то тебя прикрывает. Даже если этот кто-то не должен этого делать.

Тристан отпускает дядю, едва удостоив меня взглядом, а затем возвращается к своему испуганному брату.

Глаза Рафа сужаются.

Он отряхивает руку и с нескрываемым раздражением указывает в сторону двери:

– Что ж…

У меня вырывается дрожащий вздох. Я киваю и выхожу в коридор, где нас встречают по меньшей мере пять королевских стражников. Интересно, почему их так много? И зачем они охраняют личный кабинет короля?

Тимоти выходит из строя и следует за нами. Бесшумно, как мышка.

– Дядя, я знаю, что это трудно, – начинаю спокойным и тихим голосом. – Но постарайся хранить веру.

Он поджимает губы, и, хотя он молчит, атмосфера вокруг накаляется.

Это напряжение сохраняется всю дорогу до моих покоев. Когда мы доходим, я оборачиваюсь, ожидая, что дядя Раф уйдет, но вместо этого он распахивает дверь и врывается внутрь:

– Это мятежники.

– Думаешь? – Я вскидываю брови.

Он усмехается, проходит через фойе в гостиную и падает на один из двух темно-зеленых диванов.

– Ты видела эмблему? Гиена. Они насмехаются над нами. А теперь они убили моего сына. Мой шанс.

Я наклоняю голову:

– В смысле – твой?

Спина его выпрямляется, пальцы постукивают по наконечнику трости – так происходит всякий раз, когда он находится в глубокой задумчивости.

– Дядя, – вздыхаю я, заправляя локон за ухо, и подхожу, чтобы сесть рядом. Я протягиваю руку и беру его ладонь в свою, пытаясь оказать поддержку. – Знаешь, я сомневаюсь, что Ксандер мертв.

– Правда? – спрашивает он, искоса на меня поглядывая.

– Ну… – Я жую губу, обдумывая все, что произошло утром. И все, о чем я могу не знать. – Они оставили записку, так ведь?

– Они прислали его отрубленную руку, Сара.

– Но ведь не голову. – Я гримасничаю, понимая, что выбрала неправильные слова. – Понимаешь, его могут использовать как приманку. Как способ сказать нам что-то. А для этого он нужен им живым.

Дядя поворачивается ко мне, черты его лица напряжены и наполнены печалью.

– А если он жив, – продолжаю я с искрой надежды, – мы сможем его спасти.

Дядя сжимаем мою руку, но качает головой:

– Это слишком опасно.

От его отказа внутри меня все переворачивается:

– Опасно все, что мы пытаемся сделать.

– Нельзя ходить в Тенистые земли, – отчеканивает он. – Твой отец отправился туда, и посмотри, что с ним случилось.

Его глаза округляются, но уже слишком поздно. Я его услышала.

Я замираю. Отдергиваю ладонь. Мне нечем дышать. Смятение застилает разум, и я пытаюсь понять смысл его слов.

– Что? – переспрашиваю я.

Он хватает меня за руки, сжимая пальцы:

– Послушай, Сара. Если ты думаешь, что сможешь добраться туда, в Тенистые земли…

Сердце подпрыгивает, тревога скользит по мышцам, сдавливая их.

– Что? Я…

– Ты права, – перебивает он. – Мы можем спасти Александра.

Я качаю головой, хмуря брови:

– Подожди. Что ты имел в виду, когда говорил об отце?

Раф пожимает плечом.

– Я хотел сказать… что его убили.

Я скрежещу зубами, острая боль пронизывает мою челюсть.

– Прекрати общаться со мной как с дурой. Если ты чего-то не договариваешь – скажи.

Во мне бурлит негодование, накатывает, как волны океана во время надвигающегося шторма.

– Я имею право знать правду.

Раф сглатывает, роняет мои руки и запускает пальцы в свои волосы:

– Король не убивал твоего отца.

Неверие пронзает меня до самых костей, как будто он воткнул эти слова прямо мне в грудь.

– Я не понимаю.

– Это были мятежники. Они захватили его по дороге домой и пытались использовать в качестве разменного товара, так же, как и твоего брата. Только в прошлый раз… – Его дрожащий голос замирает. Я тоже не шевелюсь. Шок распространяется по всем конечностям, пока они не немеют от холода.

– Но ты сказал… ты говорил мне… Ты лгал? Все это время?

– Твой отец был герцогом, милая племянница. Титулом его наделил сам Майкл II. Мятежники ошибочно решили, что он важен для нового короля. И что король не захочет его потерять.

Я вскакиваю на ноги, предательство пронзает мои внутренности, как раскаленное лезвие; скорбь по отцу и осознание вранья накрывают меня, как лава.

– Так в чем же был смысл всего этого?

– Смысл? – Он смотрит на меня блестящими глазами. – Смысл тот же, что и всегда. Они схватили твоего отца. Пытали его. А король и королева ничего не делали, только стояли и смотрели. Они несут ту же ответственность. Не позволяй правде отвлечь тебя от нашей цели, Сара.

– Нет, – качаю я головой. Промахи моей семьи тяжело ложатся на язык, пока во рту не появляется кислый привкус. – Нет, ты не можешь этого делать. Ты не имеешь права стоять здесь и говорить мне, что чувствовать или как