Высокая небесная лестница - Джиён Кон
– О чем ты? – спросил я.
Анджело, помявшись, ответил:
– Мне нужно съездить за братом Михаэлем. Задержался из-за сегодняшнего переполоха, да еще видя, что вы захворали, не мог оставить вас. Брат Михаэль уже ждет меня.
Чем дальше, тем меньше я понимал.
– По правде сказать, я тайком езжу в Тэгу. Брат Михаэль в последнее время занимается там с бедными ребятами. Вот я и вожу его потихоньку туда-обратно на машине из свечной.
– С ума сошли? Какие занятия? Теперь-то? Зачем с огнем шутить?! Это во время отбывания наказания и запрета на отлучки? А если аббат, не дай Бог, узнает? Михаэль, Анджело! И вы туда же! Что же с нами троими будет?
Неосознанно выпалив «с нами», я сам себе удивился. К счастью, Анджело, смутившись от моих упреков, кажется, не заметил моей промашки.
– Я тоже об этом говорил. Похоже, он ходил домой к той женщине, что бастует на вышке, и там обнаружил ее детишек. Девушка, что приезжала сюда к нему, дала денег снять комнату. Чтобы учить детей… Раньше дети с того района, видно, одним раменом целый день питались, а кто-то из них круглые сутки на одном мороженом. По словам брата Михаэля, многие ребята, особенно сейчас, во время каникул, целый день даже голодом сидят. Он говорил, что немного за ними присмотрит, а когда процесс встанет на поток и все нормализуется, официально попросит разрешения у аббата.
Теперь я стал догадываться, что, когда мы с Сохи провели всю ночь на набережной, Михаэль меня не зря прождал. Если бы узнал, я постарался бы удержать его. Хотя навряд ли после моих увещеваний он прекратил начатое дело…
– А! Брат Йохан! Пока не поздно, я поеду.
Анджело поднялся. Из-за необъяснимой тревоги я тоже заторопился. И неожиданно для себя вскочил вслед за ним.
– Анджело! Тогда поехали вместе. Я до больницы – ты меня там высади, а сам езжай за Михаэлем. А обратно я уже сам пешком дойду.
– В этот час в больницу…
На лице Анджело отразилось недоумение, но тут же без лишних слов он возглавил шествие.
– Кажется, она послезавтра должна уезжать, а я обещал ей про билеты на самолет узнать, – выпалил я, хотя в этом особой нужды не было.
По-моему, Анджело ответил: «А, понятно…» Или просто промолчал? Если честно, я так переживал за нее, что не особо следил за его реакцией.
11
Дождь лил как из ведра. Дворники старого фургона не справлялись с потоками воды.
– Брат Михаэль поделился со мной, мол, глядя на этих несчастных детей, я обнаружил три типа людей, которых ничем не удивишь на этом свете: дети, потерявшие мать сразу после рождения; дети, не знающие, кто их отец и церковные шишки.
На первых двух типах мы сидели с серьезными лицами, но когда дело дошло до последнего, враз прыснули от смеха. Это было так в духе Михаэля.
– Говорит, там один мальчишка-третьеклассник увязался за соседскими ребятами в церковь обучаться основам веры, хотел покреститься. Но за неделю до крещения выяснилось, что родители некрещеные, и ему, видно, не разрешили. Брат Михаэль, рассказывая эту историю, был вне себя от злости. Говорит, если уж на то пошло, то все крещения Иоанна Крестителя не соответствуют требованиям. Вот тогда он и причислил к третьему типу церковные верхи.
Я подумал, что сильно отдалился от своих друзей в последнее время. Насколько был занят отношениями с Сохи, настолько стал безразличен к тому, какой жизнью жили они. Когда-то у нас не было секретов и мы все знали друг о друге. Мы ведь и на самом деле были как братья.
– Я хоть и подозревал, что вы, брат Йохан, узнав об этом, скорее всего, будете против, но все равно решил признаться. Мне нравится, как самоотверженно, с полной отдачей живет брат Михаэль. Нравится, что он образован и владеет разными знаниями об этом мире, которые мне недоступны. И уважаю его за то, что он подмечает и порой довольно резко критикует какие-то вещи, мимо которых я просто прошел бы мимо с мыслью «вот ведь бывает…», – понуро проговорил Анджело.
Я же невольно рассмеялся и хлопнул его по плечу.
– Это точно, но знаешь, Анджело, имей в виду, что нас сильно утешает твоя доброта, когда ты с простодушием все одобряешь.
– Правда?
Анджело просиял. Давно я не видел эту его улыбку до ушей. Мужчина, но какое же красивое лицо, подумал я, глядя на его прекрасно выточенные крылья носа.
– Вроде бы надо как-то перед смертью отплатить этому миру за то, что родился, а я ничего не успел сделать. Если посчитать, то к достойным делам, которые я успел совершить, можно причислить только тот случай, когда я пропустил молитву, спасая птенцов.
Машина подъехала к больнице. Я раскрыл зонт, дождь припустил еще пуще.
– Давай аккуратно, уж шибко сильно льет. Тебе ж до Тэгу по скоростной, и как ты только доберешься?
– Не волнуйтесь. Это ж личное транспортное средство для самого дорогого в мире VIP-пассажира – брата Михаэля! Так что мигом докачу! Не переживайте, – снова широко улыбнулся Анджело.
Я уже собирался захлопнуть дверцу, как он окликнул меня. И чуть помешкав, смущенно проговорил:
– Берегите себя! Сил вам! Мы с братом Михаэлем каждый день молимся за вас с мисс Сохи. К какому бы решению вы ни пришли, мы всегда на вашей стороне – будем болеть за вас и поддерживать!
На мгновение его слова заставили меня задуматься, но я все же захлопнул дверцу машины. Напоследок заметил, как Анджело широко улыбается. А это был последний раз, когда я его видел.
12
Сохи спала. В ее белую тонкую руку была вставлена толстая игла, из капельницы капала прозрачная жидкость. По бледному лбу разметались волосы, щеки горели алым. Жар, вырывающийся из тела через губы, иссушил их добела. А за окном все лил, не переставая, дождь.
Голубая полосатая больничная рубашка казалась слишком свободной на ее исхудалом теле. Больше в ней не было ее прошлой холодности и надменности, передо мной лежала изможденная печалью девушка, страдающая от лихорадки. Впервые я почувствовал желание взять чью-то боль на себя. Болеть вместо нее, мучиться вместо нее, страдать вместо нее… И вдруг, о чудо, она открыла глаза. Но ее неосмысленный взгляд всего на миг остановился на моем лице, прежде чем глаза снова закрылись. У меня сердце оборвалось. Однако Сохи вновь распахнула глаза и пристально посмотрела на меня, после чего ее лицо исказилось.
– О Бог мой! Поверить не могу!
Осипший голос едва
