Высокая небесная лестница - Джиён Кон
– Я уезжаю послезавтра. Время, которое я планировала провести здесь, вышло. Говорят, моя мама позвонила дяде, чтобы он отослал меня. И дядя тоже сказал, что я должна ехать. Нужно начинать ремонт в гостевом домике, поэтому следует его освободить.
Ее слова глубоко вонзились в мое сердце. В пересохшем горле словно застрял комок.
– Я решила просто издали молиться за тебя. Впервые поняла, как глубока моя вера. Во всяком случае, когда думаю о тебе, то желаю, чтобы Он действительно существовал. Йохан… Йохан, ну как я могу конкурировать с Богом?
Договорив, она закрыла лицо руками. Я замер. За окном дождь усилился, улица опустела. Стук дождя словно бритвой водил по моему сердцу.
И зачем только Бог раскаялся в содеянном, показав радугу после Потопа? Мол, больше никогда не буду смывать водой все живое с поверхности Земли. Если бы не Его обещание, как бы я хотел, чтобы этот дождь положил конец миру. Чтобы все просто смыло водой – и мир исчез. Меня охватили абсолютные беспомощность и апатия. Я молился о том, что могу за нее умереть, но был бессилен что-либо сделать для нее, будучи живым.
– Дядя хотел отправить меня на монастырской машине до станции, но я решила заказать такси. Прости, Йохан. Давай здесь попрощаемся. Завтра я весь день буду собираться, наверное…
Она упорно избегала моего взгляда, в котором я силился изобразить улыбку. Я хотел вернуться в монастырь с ней под одним зонтом, но она под предлогом дел в центре города села в такси у кофейни. Так произошло расставание: без поцелуя, без соприкосновения рук, без рукопожатия и даже без полагающегося для такого момента последнего взгляда. Лишь холодные жесткие струи дождя заливали весь мир.
Ночью я размышлял, что пошло не так. Неужто ее возмутил мой поцелуй? В моей памяти в ту ночь по дороге обратно она крепко держала мою руку. Миновав станцию W и достигнув конца монастырской стены, мы снова поцеловались. Да. Она любила меня, а я любил ее. Той ночью вплоть до наступления рассвета наша любовь была кристально чиста, без каких-либо примесей. Однако, будто очнувшись от наркоза, она вдруг охладела ко мне.
9
Один Бог ведает, как я дошел до монастыря. Не знаю, что творилось в моем сердце. Не помню, как по звону колокола пошел на ужин и вновь по тому же сигналу отправился на молитву в храм.
В тот вечер была моя очередь читать за трапезой. Дело в том, что в нашем монастыре, за исключением особых дней, мы трапезничаем молча, слушая чтение духовной литературы. В тот день нужно было читать книгу «Наедине с Богом» пустынного отшельника родом из Франции.
«Ночь, как дрожжи, формирует твою душу. Вера есть и свет, и тьма. Тебя ожидают еще большие терзания. Нет способа избавиться от страданий, которые выпали на твою долю. И когда Бог хранит молчание, рядом не будет никого, кто помог бы пережить это время. Ты погружаешься во мрак, освещенный светом звезд. Даже если тебя влекут мирские удовольствия, эта радость преходяща. Ты должен стать свидетелем веры для всей поднебесной. ”Темная ночь“ весьма мучительна, но она преобразится для тебя в свет. Бог не даст даже намека на то, когда этой страшной ночи придет конец, и будет держать тебя во мраке, что бы ты ни предпринимал.
Не сворачивай с пути! Эта иссушающая ночь, что связывает человека по рукам и ногам, впоследствии принесет плоды в руках Творца. Прежде света была тьма, и от руки Создателя произошло сияние, подобное дню. ”Именно благодаря ночи свет становится в наших глазах прекрасным“, – шепчет Платон. В пустыне – лишь стоны ветра. Как гласит арабская пословица: ”Пустыня вздыхает и плачет, вожделея стать лугом“. Так и ты должен умолять, чтобы на твою иссохшую пустынную почву упала роса. Нужно упорно стараться достичь простоты безмолвия, а также стать единым целым с тишиной».
На словах «В пустыне – лишь стоны ветра» к горлу подкатил комок. Я понял, что для меня наступила темная, мучительная ночь, наполненная лишь тишиной. Есть я не мог. Вернувшись в комнату, я буквально рухнул на кровать. Слез пока не было. Ведь она все еще здесь. Я закрыл глаза. И возопил в душе: «О! Отпусти меня, Господи! Или же привяжи меня к Себе, о Боже мой!»
10
Когда я проснулся, в тусклом свете кто-то тихонько прикрыл мою дверь и вышел. Казалось, я врос в землю, а все тело взмокло от пота. Еле оторвав голову от подушки, взглянул на часы – перевалило уже за одиннадцать. Дождь все еще лил. Я задался вопросом, смогу ли подняться вновь. Смогу ли, как и прежде, услышав на рассвете льющийся с колокольни звон, петь григорианские песнопения возвышенным голосом: «Господи, помилуй! Яви нам, Господи, милость Свою. И спасение Твое даруй нам». Пока эти мысли проносились в моей голове, передо мной внезапно возникло лицо Сохи. Мгновенно грудь обожгла резкая боль. Ее сдавило, словно сердце резко и сильно сжалось. Я стал задыхаться. И только когда с трудом выдохнул, пытаясь восстановить дыхание, до меня донесся звук дождя. Снова послышался звук проворачиваемой ручки двери. В комнату вошел Анджело.
– Вам сильно нездоровится? Настоятель весь вечер искал вас, брат Йохан. Сегодня под вечер мисс Сохи стало очень плохо, и ее увезли на скорой в больницу. Я заходил давеча, вижу – вы тоже захворали. Вот и доложил, что вы тоже больны. Вместо вас с аббатом поехал брат ARS-303 в больницу. Вам сильно не хорошо?
Я сам не заметил, как сел на кровати. Анджело обеспокоенно взглянул на меня.
– Может, попрошу у старшего в лазарете лекарств каких?
– Нет, Анджело, не надо… А что с мисс Сохи? Как она сейчас?
– Аббат с братом ARS-303 вернулись, сказали, воспаление легких. Чуть до сепсиса не дошло, поэтому врач велел немедленно лечь в стационар.
Представив, как Сохи лежит одна в палате, больше я не смог усидеть на месте. И тут заметил, что Анджело тоже нетерпеливо поглядывает на часы.
– Анджело! Ты чего на часы все смотришь?
Анджело готов был зарыдать.
– Простите! Я не хотел утаить от вас. Между нами ведь не должно быть секретов… По правде, я не скрыл, просто не было времени сказать.
Это
