Высокая небесная лестница - Джиён Кон
«Люби, Йохан! Люби!» – звучал голос в моей груди.
«Как? Как мне любить?» – хотел я спросить.
– Ты сказал мне как-то на одной из первых наших встреч. Про девушек, что сохнут по другим мужчинам, хотя уже помолвлены… ты говорил, исповедальни ломятся от таких особ… ведь так? – вдруг выпалила Сохи.
В душе защемило от того, что она помнит эти слова, которые вырвались у меня из-за ревности и собственного хаоса в мыслях.
– Я же извинился за это.
Сохи убрала со лба волосы, налила рюмку соджу и залпом осушила ее. Затем сказала:
– Речь не про то, что ты виноват, просто тогда я была ошарашена, откуда ты все знаешь про меня… Вот что я хотела сказать.
Сохи, упершись взглядом в рюмку в своих руках, продолжила:
– В двадцать один год я обручилась с тридцатилетним мужчиной. Он говорил, что, увидев меня в свои двадцать (мне тогда было одиннадцать), решил, что я буду его женой. Девять лет подряд я несколько раз пыталась сбежать, но в конце концов не смогла. Знаешь, как это бывает? Когда совсем нечем крыть. Он очень хороший человек. И у него много достоинств, одно из которых – недюжинное терпение ко мне, что все эти годы не хранила верность обещанию.
Сохи со смешком скривила губы. Затем откинула волосы назад, и мне показалось, что передо мной сидит женщина, которой многое довелось пережить. У меня кольнуло в груди, но не из-за ее слов. Скорее всего, из-за ревности к «тому», кто знал ее гораздо дольше меня и все это время был рядом с ней, и даже мог распоряжаться ею. Какими икрами сверкала голоногая одиннадцатилетняя девчонка, гоняя по двору? Что за ленточку с улыбкой завязывала в огромный бант? Интересно, у нее и тогда уже проглядывал этот очаровательный зубик на фоне алых губ?
– Не хочешь прогуляться? Луна такая яркая.
3
Мы вышли на дорогу, ведущую к набережной. В городе W царила тишина. Иногда, когда мимо проносилась машина, рассекая белесый асфальт, внезапно налетавший поток воздуха взметал волосы Сохи, и от них исходил чудный аромат. Луна серебрила все дороги маленького городка W, а желтые натриевые фонари в ночи напоминали высоченные цветы-великаны. Дополняли картину наши вытянутые, колеблющиеся тени. Сначала между нами было расстояние согнутого локтя, однако по мере наших шагов на извилистом пути эта дистанция постепенно сокращалась. И когда наши плечи порой задевали друг друга, мы склоняли головы, а воздух искрил от напряжения.
Мы сели на скамейку, держа по банке пива в руках. Серебристая пудра, изливающаяся с луны, казалось, покрыла весь мир. Это было похоже на сон – вот так сидеть с ней у реки этой ночью. Пока мы спим, мир словно бы напитывается разными ароматами и начинает бродить, преображаясь. Сначала Сохи сидела на скамейке, болтая ногами, а потом сложила руки на коленях и устремила взор на реку. Очертания крыльев носа и ее белый лоб были поистине прекрасны.
– У одного писателя я встретила следующие строки. Мол, в мире существует два типа людей: первый – что однажды ночью внезапно захочет сбежать, крепко держа тебя за руку; и второй – у которого даже не возникнет подобной мысли. Надо же, крепко держа за руку! – глядя на реку, пробормотала она, словно про себя, после чего повернулась и посмотрела мне прямо в глаза.
Я не помню, кто приблизился первым. Но той ночью ее губы – холодные, как сухой лед, жаркие, как раскаленная печь, нежные, будто лепестки роз, и острые, точно бритва, оставляющая глубокие порезы, отпечатались на мне. В тот миг, когда наши уста соприкоснулись, мне показалось, что все мое тело рассыпалось и осело серебряной пылью, и тут же внезапно взмыло и воспарило на одном дыхании к вершине горы. Словно бурлящая река, кровь в моих жилах прилила бешеным потоком, а разряд в десятки тысяч вольт обездвижил тело – и сам я ширился и раскрывался, подобно необъятному пространству на семи ветрах. Мы все еще сидели на скамейке с пивом в руках, а наши губы слегка соприкасались, когда Сохи вдруг обвила мою шею и сильно впилась в меня губами.
– Крепко взявшись… может, сбежим… мы? – предложил я.
– Давай. Крепко взявшись за руки… – ответила она.
Мы сидели, крепко держась за руки, пока луна почти не скрылась за рекой.
В тот день все было исполнено удивительной гармонии и мира: речная вода, лунный свет, скамейка, дорога, деревья и мы. Та ночь, когда я хотел, чтобы время остановилось, хотел привязать луну там, на небе, остановить бег реки и заставить деревья вечно раскачивать над нашими головами своими зелеными ветками… Та ночь близилась к завершению, и мы побрели обратно к монастырю. Он был погружен в сон. Но для меня эта спящая обитель уже перестала быть прежней.
4
Проводив Сохи до гостевого домика, я неторопливо направился к своей келье. Вдалеке показался поезд, приближающийся к станции. «Крепко взявшись за руки, крепко взявшись за руки…» Мысленно я нарисовал картину того, как мы с ней спешно садимся в этот поезд и уезжаем. «Ах, бедный я, я полюбил прекрасную Наташу, и оттого сегодня ночью снег валит. Все в мире грязь и штука подлая, и оттого бегу я». Слова из стихотворения Пэксока «Я, Наташа и белый ослик» песней пронеслись в моей голове.
И в этот миг, словно обухом по голове, раздался звук колокола. Звон лился в просвет меж серыми облаками, где луна уже скрылась, оставив за собой серебряный шлейф. Тут я вспомнил, что оставил свое монашеское одеяние на магнолии, и помчался к выходу. Схватив намокшую от росы сутану и кое-как натянув ее на себя, подумал, будет лучше никем не замеченным сразу пойти в кабинет, что я и сделал.
Толкнув дверь, удивился, что включен свет, а потом увидел сидящего человека. Это был Михаэль. Внезапно у меня по спине пробежали мурашки, будто кто-то вылил на меня ушат ледяной воды. Я сразу вспомнил, что Михаэль вчера обещался зайти ко мне попозже ночью, после того как отошлет свою странную гостью. Не обнаружив меня в келье, он пришел в кабинет и, похоже, прождал всю ночь, надеясь на мое скорое возвращение, раз я был где-то в монастыре (собственно, так и происходило все эти десять лет). На столе лежали книги, которые он читал,
