Высокая небесная лестница - Джиён Кон
1
Кажется, надо признаться, что тогда со мной что-то случилось. Я еще никому об этом не рассказывал, но да, в тот момент со мной что-то произошло. Позже я много раз думал о той ночи и спрашивал себя, что это было, и даже одно время считал все это «проделкой дьявола», словно кто-то подшутил надо мной… но теперь я уверен, что это был голос Бога… Тогда, ночью, в опустевшей церкви, Бог проговорил мне тихим низким голосом:
– Люби, Йохан! Люби!
Голос родился где-то в глубине меня и отозвался в сердце. Дрожь пронзила все тело. Услышав этот голос, я понял, что он принадлежит Ему, и был уверен, что Он дает разрешение любить ее и что все происходит с Его ведома. И тем не менее к двадцати девяти годам моей жизни изменилось не только мое тело, но и мой разум – мое черное одеяние монаха сопротивлялось этой уверенности, и я на мгновение растерялся, усомнившись в этом голосе.
– Господи, я хочу любить… Тебя…
Как ученик, которому неожиданно прямо посреди экзамена разрешили выйти погулять; как солдат, которого отправили во внезапный отпуск, я испуганно переспросил. Напрочь забыв о давешнем признании, что люблю не Его, я на самом деле был объят ужасом. За очертаниями креста едва брезжил белесый свет. Уши заложило, и все, кроме креста, погрузилось в глубокую тьму. А в моем сердце вновь раздался голос – низкий, тихий и благостный:
– Я послал ее к тебе. Люби, Йохан!
– Я будущий священник. Я монах, и вскоре должен дать клятву быть с Тобой до конца моей жизни. Так как же я…
Искаженные загадочным белесым светом предметы в одно мгновенье вернулись на свое место, восстановив бывший порядок. Пока я что-то бормотал в своем черном облачении, мой восторженный дух, казалось, покинул мое тело и взмыл к потолку. Сдерживая себя, я перекрестился и поднялся с колен. Прежде чем покинуть собор, я вернулся и снова преклонил колени. И спросил. Однако ответом была тишина. Безмолвие, безмолвие и снова безмолвие.
2
Словно загипнотизированный, я снова вышел во двор монастыря. Была полная луна. Когда во всем мире существует лишь один огромный источник света, как ни поразительно, лунный свет отражается в воде десятков тысяч рек и напитывает десятки тысяч листьев и камешков. Когда я попал в этот монастырь, то понял, что действительно густая тьма – на фоне ночного города, освещенного бесчисленными огоньками.
В сопровождении лунного света я направился к гостевому домику. В комнате Сохи горел неяркий ночник. За шторками не было видно, но, похоже, она еще не спала. Я был рад даже тому, что она здесь, и стал молиться, чтобы уставшая с дороги девушка хорошенько отдохнула этой ночью. Вдруг услышал, что окно открывается. Подняв голову, увидел в проеме окна Сохи. Мне показалось, ее глаза полны печали, однако она неожиданно широко улыбнулась.
– Йохан! Ты не брал трубку в кабинете, я подумала, ушел спать. Не хочешь ли пойти выпить пива?
И не дожидаясь моего ответа, кое-как прикрыв окно, она исчезла внутри и почти сразу же сбежала с крыльца гостевого домика.
– Ты же как-то упоминал, что здесь неподалеку у монастыря есть лавка, где вкусно готовят жареных цыплят? Или в передвижную палатку пходжанмачха[19] сходим?
Ее непоседливый зубик блеснул в лунном свете.
– Погоди, я без кошелька.
– Я заплачу! Ты же не против? Тогда пошли!
Сохи потянула меня за руку. Мы побежали к главным воротам монастыря, как желторотые студенты-первокурсники, тайком сговорившиеся и сбегающие в ночные часы самоподготовки. И лишь у ворот я обнаружил, что на мне все еще длинная черная сутана.
– Погоди, а как же… сутана?
Сохи, увидев мой обескураженный вид, заливисто рассмеялась.
– Вот смехота-то будет. Если хозяин лавки спросит, ты отвечай, мол, бенедиктинские монахи должны привечать странников как Христа, вот и пришлось прийти сюда из-за гостьи, которой вздумалось ночью выпить пива. Ведь и Иисус даже чудо сотворил, когда на пиру гостям не хватило вина.
Так поддразнивая меня, Сохи снова рассмеялась. Я попросил ее подождать на пешеходном переходе перед монастырем, а сам скрылся за деревом магнолии у главных ворот. Магнолия, усыпанная белыми цветами в день приезда Сохи, теперь оделась в наряд из зеленых листьев. Под этим тридцатилетним деревом я снял свою сутану и повесил на самую нижнюю ветку. Теперь я стал простым молодым человеком двадцати девяти лет.
Оглядываясь назад, порой думаю, а не было ли это моей самой большой ошибкой в тот день. Уже потом, спустя годы, я никогда не мог пройти мимо этой магнолии равнодушно. Во время ее обильного цветения, напоминающего белизну бязи, на душе у меня становилось белым-бело. А в дни, когда цвет опадал, я долго простаивал у окна. В ветреный осенний день, проходя под тем деревом, роняющим свои большие листья, я ощущал, как сердце начинает ныть, будто потревожили старую рану. Иногда я подходил к этой магнолии и нежно гладил ее ствол. Если бы я знал, что дерево останется там надолго, даже после ухода близкого человека, я бы не осмелился так опрометчиво повесить на него свои воспоминания.
Мы добежали до передвижной лавки недалеко от монастыря. И пили пиво, такое же свежее и пенистое, как наша молодость. Сохи много говорила. Скорость опустошения кружек пугала и со временем лишь увеличивалась. Меня и без того беспокоили скачки ее настроения, как вдруг, вскинув понурую голову, она попросила у хозяйки соджу. И снова какое-то время сидела с опущенной головой. Затем подняла на меня глаза и спросила:
– Ты не скучал по мне?
Растрепанные волосы небрежно спадали на лоб Сохи. Я невольно потянулся и заправил ее волосы за ухо. На глаза удивленной Сохи навернулись слезы.
– Ни одного звонка… как так можно? Я уже думала, ты позабыл меня…
Из глаз Сохи текли слезы. Мое сердце буквально выпрыгивало из груди от восторга того, кто получил подтверждение в любви, и потому не мог вымолвить ни слова.
– Тебе не любопытно, как я жила в Сеуле?
Я прикоснулся своим пальцем к ее губам. А затем приложил этот же палец к своим губам и произнес: «Ш-ш-ш». Она сидела, крепко сжав губы, а в ее широко распахнутых глазах, устремленных на меня, я словно бы увидел самого себя, держащего ее за руку и бегущего к пропасти.
– Я скучал по тебе. И мне было любопытно. Я хотел позвонить. Но ведь ты снова здесь, и мы снова вместе? А значит, все хорошо.
Да, этого
