Ушла в винтаж - Линдси Левитт
– Ты в размышлениях? – шепотом спрашивает бабушка.
Я киваю, и мы устремляем взгляды навстречу многообещающему утру. Бабушка всегда говорила, что рассвет может дать ответы на все вопросы. Поэтому эти сессии мы с ней называем «размышлениями». Когда раньше я оставалась у бабушки ночевать, она на заре вытаскивала меня из постели и вела на заднее крыльцо таунхауса на холме Телеграф-Хилл в Сан-Франциско, где она жила до Сан-Луис-Обиспо. Сначала она подкидывала мне пищу для размышлений, например: «Кем ты хочешь стать, Мэллори?» или «Если бы ты могла полететь куда угодно, куда бы ты отправилась?». А когда я подросла, бабушка начала предоставлять мне самой определять ход мыслей, и в эти минуты я задавала себе вопросы, которые никогда не решилась бы задать в повседневной жизни.
Однако сегодня мне никак не сосредоточиться на чистых «размышлениях». Мне необходимо пройти через все сомнения и терзания, от «Почему Джереми так со мной поступил?» и «Смогу ли я когда-нибудь снова полюбить?» до списка и его значения в моей жизни. После двух пончиков мне наконец удается сформулировать, чего я жду от Списка – понимания. Не знаю, пойму ли я, что случилось с Джереми или кем была моя бабушка. Но если у меня получится ответить хотя бы на один из двух вопросов, это уже будет победа.
Встает солнце, и облака протягивают утру свои нежные розовые руки. Восход – это тот стоп-кадр, который мы принимаем как должное, он случается каждый день и изображен где только можно. Но сейчас, сидя рядом с бабушкой, облизывая сахар с губ и прокручивая в голове миллион мыслей, я точно знаю, что этот орошенный утренней зарей момент имеет огромное значение.
Какой-то рыбак ставит ведро на серые от ветра и воды доски, кладет удочку и открывает ящик со снастями. Бабушка отряхивает крошки и расправляет свою юбку в богемном стиле.
– Спасибо, что присоединилась. Давненько я не предавалась настоящим «размышлениям».
Насколько бы бабушка в свою бытность Очень Важной Персоной ни была занята, она всегда находила время дать нам с Джинни почувствовать себя особенными. Кроме, пожалуй, пары последних лет – с тех пор как не стало дедушки, бабушкины мечты, казалось, безвозвратно ушли вместе с ним. А этот пансионат, похоже, ее новая мечта, и, хотя она теперь видится с нами не так часто, как прежде, я не могу сказать, что она от нас отдалилась.
– Сегодня мне это было нужно как никогда, бабушка. Спасибо.
– На то есть особая причина? – спрашивает она. Небо теперь синее-синее. Солнце освещает обеспокоенные морщинки вокруг ее глаз. – Когда вы с Джинни навещали меня на днях, мне показалось, будто что-то не так. И дело не только в платье для школьного бала. Если захочешь поговорить – я всегда рядом.
Вот он, лучший момент рассказать ей о Джереми. Мой шанс излить душу человеку, медитирующему на рассвете, человеку, который сорок лет оставался верен своей любви и который никогда не станет задавать вопросы, какие задает моя мама. Но меня останавливает ее сочувствие. Она объездила весь мир, видела, как люди буквально умирают от болезней, которые вполне можно было предотвратить. Как я могу ей сказать, что грущу из-за того, что мой парень влюбился в компьютерную аватарку? Нет, она сочтет это чушью, а значит, поймет, какая я глупая. А хочется оставаться такой же чудесной, какой она меня видит.
– Я в порядке. Просто… еще глубже погрузилась в историю, понимаешь? Наверное, это после того, как мы с папой разбирали старые вещи. И я нашла твой школьный альбом, и мне показалось… что то время, до того как шестидесятые окончательно слетели с катушек, было лучшим для взросления. Как бы мне хотелось туда попасть. – Я ловлю себя на том, что рассуждаю сентиментально, как пожилая дама, вспоминающая свою прекрасную юность. – На танцы вы ходили в нарядных платьях, а не в страшных балахонах. А еще вы бегали на настоящие свидания, а не просто тусили или вступали в случайные связи, как мы. И у вас были постоянные отношения, вы обменивались колечками и писали друг другу записки, а не текстовые сообщения, и…
– Меня сейчас вырвет. – Бабушка сминает пакет из-под пончиков и скатывает его в шарик. – Я вовсе не была героиней «Счастливых дней».
– Ты не была счастлива? – спрашиваю я.
– Да нет, это так сериал назывался, по телевизору показывали. Ну знаешь, там еще Фонз?
Я мотаю головой. Если бы могла, прямо сейчас посмотрела бы в Интернете.
– Я хочу сказать, что и тогда у нас были проблемы. – Бабушка скрещивает руки на груди. – Коммунизм, Карибский кризис, репрессии, сегрегация, беспорядки. Но, конечно, не было катастроф такого масштаба, как поломка мобильного телефона, верно?
– Я… просто все было по-другому. Сейчас очень трудно быть тинейджером, бабушка.
– Милая моя, быть тинейджером всегда нелегко. – Бабушка сглатывает. Она явно хочет сказать что-то еще, но не может. Она встает и медленно бредет по пирсу, ожидая, что я последую за ней. Бабушка с Джинни – просто близнецы, разделенные поколением. – А теперь, – говорит она, – мне надо доставить тебя к восьми в школу. Дай-ка я подсчитаю, сколько у нас с тобой времени. У тебя есть какой-то опыт шитья?
Я засматриваюсь на трусящего мимо нас бегуна с голым торсом. Бедренные мышцы похожи на стрелки, указывающие в сторону его мужского достоинства. Весь он столь же великолепен, как этот рассвет.
– Опыт. Я бы не назвала это опытом – скорее… контактом.
– Ну хорошо. И какой контакт с шитьем у тебя был?
– Контакт был… никакой.
Бабушка останавливается и похлопывает меня по плечу:
– Ты собираешься сшить выпускное платье за полторы недели – и при этом не умеешь шить.
– Сегодня у меня день «размышлений». Я размышляла изо всех сил.
Бабушка смеется и подталкивает меня в сторону парковки:
– Прекрасно, я помогу тебе, но только если ты поможешь себе сама. Походи на курсы кройки и шитья, потренируйся, сделай первый шаг. Делегируя обязанности, ты ничему не научишься – только через личное участие.
Участие, а не делегирование. Когда мы уже сидим в машине, я записываю эти последние слова на руке. Бабушка составила список. Теперь же она
