Темные души - Ана Рома
– Они хотят сравнить товар. Изначально они хотели получить его, чтобы усовершенствовать свой, – Мои предположения открывали новые развития событий. – Китайцы хотят выйти на мировой уровень, потому что все, что у них отлично выходит, – копировать оригинал и делать на этом целое состояние, поднимая уровень собственной страны.
Антонио выдохнул очередную порцию дыма, в нос ударил резкий запах, но я продолжал анализировать сказанное.
– Этот взгляд обычно сопровождается кровожадными идеями. Я прав, брат?
– Мы должны расположить китайцев к себе, тогда Волларо останутся беззащитны, – Озвучивая Антонио то, что было бы нам в руку. – Они получат желаемое, играя по нашим правилам.
Мы молча стояли, погрузившись каждый в свои мысли. Антонио был напряжен не меньше меня последние недели, и все же продолжал тянуть на себя одеяло, разбавляя атмосферу сожаления и печали в семье.
– Знаешь, именно по этой причине я не хочу брать Лиа в жены, – Я стиснул зубы, услышав подобное откровение. – Наша пара слишком отличается от вас, Крис, с того дня, как Витэлия исчезла…
Антонио помолчал, считывая мою реакцию, я поднял взгляд на брата. Ему было неловко вываливать на меня подобное, но мы были самыми близкими друг другу, иногда даже таким негодяям, как мы, нужна поддержка и доброе слово.
Молча кивая брату, давая понять, чтобы он продолжал.
– Черт, все это ужасно обременительно, Крис, понимаешь? Вступая в брак с женщиной, ты официально подписываешь договор, играя в русскую рулетку. Я не смогу простить себя, если она пострадает, не смогу быть для нее мужем, о котором она мечтает. В нашей жизни нет слова «нормально», мы по-прежнему бандиты, нарушающие закон, идущие против власти и забирающие жизни, – Запустив руку в волосы, он выдохнул. – Возможно, мне потребуется все свое дерьмо, чтобы отпустить ее. Таким образом, сохранив ей долгую и счастливую жизнь.
– Лиа гораздо сильнее, чем ты думаешь. Проблема лишь в том, что ты считаешь семейную жизнь обременительной, Тони, – Складывая руки на груди. – Гарофало выберут другую семью, и ты знаешь это. Женщины, рожденные в мафии, должны принимать свою судьбу, потому что другого выхода из вно как и у нас.
На мгновение мне показалось, что я отчитываю собственно брата, превратившись в отца, который придерживался старой школы, и брак считался неотъемлемой частью жизни в итальянской мафии.
– Ты будешь хорошим отцом и мужем, потому что ты Ринальди, а мы во всем отлично справляемся, – похлопав Антонио по плечу, я направился обратно в комнату к дочери.
Проверив температуру спящей Эйми, устроившись рядом в кровати, на телефон пришло сообщение от Антонио:
«Это был самый незабываемый рассвет в моей жизни».
В дополнении он прислал мне смайл с поцелуем, выключив экран телефона, закрывая глаза, на моем лице впервые за долгое время появилась улыбка. Мелкий засранец.
***
Мама ходила по комнате, укачивая Эйми на руках, готовя ко сну после обеда, который мы провели в полной тишине. Родители прибыли после полудня, отец смерил меня строгим взглядом, не проронив ни слова.
От недостатка сна у меня началась головная боль, которой и без того было достаточно. Мама всегда была связующим звеном между нами. Ясмина Ринальди стачивала самые острые углы, которыми мы могли ранить друг друга.
– Дети в ее возрасте очень чувствительны, – сказала мама, разглядывая ребенка с такой искренней теплотой. – Она чувствует, что семья обеспокоена, и мамы нет рядом.
Температура оставалась стабильной, но я продолжал беспокоиться об этом.
– Мне повезло, что она доверяет Лиа, – выдыхая, ответил я, усаживаясь в кресло.
– Это действительно чудо, Антонио не доверял себя никому, кроме меня, постоянно закатывал истерики отцу, – мама тихо рассмеялась.
Когда брат родился, мне было уже три года. Я помню, мама часто пропадала в комнате Тони, потому что он боялся спать один, иногда она даже не возвращалась в постель к отцу. Моей страстью перед сном были сказки, которые отец рассказывал, пока мама боролась с младшим ребенком, у меня была возможность остаться с ним и послушать очередную невероятную историю.
– Уверен, если ты предложишь ему горячий шоколад с кексом, он не откажется, – мама прищурилась, уловив мой тон с издевкой над братом.
– Каждый раз, когда я ругала тебя за чрезмерное употребление сладкого, ты бежал к отцу, и он защищал тебя, – положив Эйми в кровать, вернувшись ко мне и сев напротив. – Он и сейчас тебя оберегает, всех вас.
Она пыталась напомнить мне про родительскую заботу путем трезвых, порой жестоких для разума методов, не все правильное безопасно для твоего сердца.
– Он хочет, чтобы я наступил себе на горло, решая за меня, что правильно, – вцепившись в подлокотник кресла, удерживая мгновенную ярость.
В тридцать два года мне все еще приходилось придерживаться правил, которые писались моим отцом. Потому что он считал, что его вариант более эффективен и разумен.
– В первую очередь он отец, Кристиано. Знаешь, что самое страшное в жизни каждого родителя? – я услышал, как мамин голос дрогнул на последнем слове, ее глаза заблестели от слез. – Пережить собственного ребенка.
Встав с места, я присел на край кресла, обнимая мать за плечи. Мама обняла меня в ответ, прижавшись к моей груди.
– Он так сильно переживает, что с тобой что-то случится, все эти дни места себе не находил, – она шептала, поглаживая меня по спине. – Прислушайся к отцу, сделайте, что должны вместе, пожалуйста, сынок.
– Мам, – присев на корточки перед ней, вытирая слезы. – Если ты будешь плакать, мы точно не договоримся, твои слезы – его слабое место.
– Я не буду, милый. Просто… Чувствую, как болит твое сердце, но не могу помочь.
Оставаясь безэмоциональным перед матерью, внутри все горело огнем. Опустошение. Ярость. Жажда возмездия.
Этот самоконтроль сводил меня с ума. Страх за близких, ощущение, как истончаются и крошатся стены, превращали меня в одержимого, ведомого лишь жаждой мести.
Дверь в комнату приоткрылась, и я обернулся. Отец стоял в дверном проходе, молча указав мне на выход.
Встав, целуя мать в макушку, послушно выходя, прикрывая за собой дверь.
– Давай прогуляемся, – не дожидаясь моего согласия, направляясь к выходу.
Солнце в это время было особо активно, в помещении находиться было куда более приятнее, чем стоять на веранде. Но мой отец, видимо, так не считал, или он просто хотел, чтобы мои мозги расплавились, и я перестал нести
