Обманутая - Рина Дейн

Валерия Владимировна не решалась выбросить из вазы засохший букет фрезий, которые ее дочь получила накануне своей пропажи. Некоторые белые лепестки опали сухими листьями на тумбочку, другие едва держались на стеблях. Всякий раз, когда глаза женщины находили эти цветы в комнате ее ребенка, на губах появлялась та самая улыбка надежды.

Женщина ежедневно проверяла почту, заходила в социальные сети дочери – в те, пароли от которых она смогла найти, поддерживала отношения с друзьями и бывшими коллегами Есении. Даша Флеер, лучшая подруга Есении, пару раз приходила к женщине домой, помогала с уборкой, занимала разговорами, отвлекала.

Все слезы женщина уже выплакала, поэтому часто вставала в кухне у окна и смотрела вдаль, на горизонт, на котором виднелось море. Длинное и безграничное, берущее начало в городе за несколько километров от места, где жила сама женщина. Море сливалось с горизонтом, и Валерия Владимировна вспоминала слова Есении о том, что море – это небо, а небо – это море. Все зависело лишь от того, под каким углом смотреть на них. Ее дочь не умела плавать и ужасно боялась учиться, даже ее отец удивлялся этому. Сам же мужчина безумно любил нырять, погружаться в воду с головой, но в один день он не смог выплыть обратно и поддался течению, которое увлекло его тело слишком далеко от дома. Его нашли не сразу, хоронили в закрытом гробу, и даже родственники не могли попрощаться. Не потому, что им не разрешили, а потому, что тело было слишком обезображенным. Десятилетняя Есения не могла смотреть на некогда любимого отца, который превратился в один большой разбухший кусок мяса и костей. Валерия Владимировна же смотрела на мужа несколько минут, после которых полгода пила успокоительные и снотворные, посещала специалистов.

Вот и сейчас, смотря в небо, женщина видела лишь море. Широкое и бескрайнее, темно-синее со светлыми пятнами, разбросанными по всему небосводу. Молилась, чтобы ее дочь вернулась к ней, а не попала к отцу. Оказалась живой, а не мертвой. Как бы Валерия Владимировна ни любила покойного мужа, она не желала, чтобы ее Есения встретилась с ним. Ей еще рано, еще не пожила, не познала вкус жизни, не испытала настоящую любовь, не вышла замуж за того, кто любил бы ее, не ощутила себя матерью, бабушкой…

«Нет, ты жива! Жива, и я не верю, что возможно что-то другое. Нет, и точка!» – твердо решила Валерия Владимировна, затягивая шторы и уходя в свою спальню, оставляя темное небо в безмолвном одиночестве.

Восемнадцатая глава

Уже несколько дней подряд рабочий день Эрика начинался в восемь тридцать и заканчивался в половине девятого вечера. До четырех он вкалывал в салоне связи, продавая телефоны, ноутбуки и прочую технику, а с половины пятого до половины девятого был барменом в небольшом баре, и эта работа нравилась ему намного больше первой. Во-первых, платили на ней больше, клиенты всегда оставляли чаевые; во‐вторых, как такового дресс-кода не было, Эрика лишь просили надевать черную рубашку или футболку, всегда носить бейдж с именем и белый браслет, который ему выдали, на запястье. Проклятой униформы ярко-желтого цвета не предусматривалось в этом месте, чего нельзя было сказать о салоне, в котором все сотрудники ходили как помеченные цыплята. Лишь гребешков и лапок не хватало.

В баре Эрик успел познакомиться со многими, в том числе и с девушками, общение с которыми он старательно ограничивал, даже если те того не хотели. Каждая из них старалась поближе узнать симпатичного молодого бармена, а тот лишь вел себя с ними просто и дружелюбно, не давая никаких поводов для продолжения общения.

– У меня есть девушка, – в который раз он произнес эту фразу, когда новенькая официантка нагло флиртовала с ним перед окончанием смены. На ночную Эрик решил пока не оставаться, а вот пару раз уже замещал коллег и понял, что за это платят больше.

– Девушка не стенка, подвинется, – сладко протянула она, облизывая тонкие губы, перемазанные бежевым блеском. Рыжие волосы то и дело липли к губам, это девушку раздражало.

– Тогда будь такой зайкой, подвинься и дай мне выйти, – он сказал это спокойно, но девушка уловила в его голосе те грубые нотки, из-за которых по телу пробежали мурашки. Она почувствовала себя не в безопасности, захотелось спрятаться. Отойдя, молодая официантка пропустила Эрика и до боли прикусила губу, стараясь не поддаться эмоциям и не заплакать на виду у других сотрудников клуба.

Несмотря на нескрытую, но спокойную грубость, к Эрику тянулись люди, особенно молодые женщины. Но он никого не желал так сильно, как ту, что жила с ним под одной крышей.

– Спокойной ночи, – он уже не мог вспомнить себя, засыпающего в полнейшем одиночестве в пустой квартире. Сейчас все его мысли и воспоминания занимали эти счастливые моменты рядом с брюнеткой, карие глаза которой дурманили и пьянили.

Пожелав ему того же, Олеся повернулась лицом к нему, закрыла глаза и попыталась уснуть. В голове крутились мысли о матери, о странных снах, которые начинали пугать ее с наступлением темноты. Эрик же продолжал лежать, тоже старался поскорее уснуть и выспаться, чтобы утром снова пойти на работу, а вечером вернуться к Олесе и так же заснуть рядом с ней.

Поворочавшись долгие минуты, Олеся перевернулась на спину и открыла глаза. Тихо выругавшись, начала поправлять на себе одеяло, ругала себя за то, что глаза вовсе не хотели закрываться. За то, что она настолько жалкая, что никак не может найти работу.

«Глупая! Глупая! Глупая!»

– Не спится? – шепотом спросил Эрик, открывая глаза и смотря на нее.

– Не-а, не спится, – она сложила руки вдоль тела и сжала пальцы в кулаки. – В голове бардак. Я так устала из-за того, насколько я бесполезна, что голова кругом.

– И мне не спится.

– Почему?

– Думаю о тебе. Всегда думаю о тебе. О том, что мне нужно сделать, чтобы ты скорее все вспомнила, – пробормотал он, немного помедлив. – О том, что будет с нами, если ты ничего не вспомнишь.

– И что будет между нами?

– Получится ли у нас все восстановить. Я не могу на тебя давить, но… так тебя люблю, Олесь. Так сильно, что боюсь представить себя без тебя. Я ведь не смогу сам. Без тебя. Не смогу.

– Я стараюсь изо всех сил вспомнить что-нибудь. Ты ведь знаешь это. Ты… мы можем расстаться, если ты сомневаешься во мне.