Принадлежать им - Мария Зайцева
— Серый… — тихим, равнодушным тоном зовет он младшего, — погоди чуток.
— Да я и не тороплюсь, — боже, до чего голоса у них сейчас одинаковые! У меня слабеют колени, дергаюсь, не в силах устоять, и Черный меня перехватывает поудобней одной рукой поперек талии, разворачивает к месту событий, давая железобетонную опору своим телом.
И я с всхлипом и изумлением тяну воздух, ужасаясь тому, что успело произойти, пока я пялилась на старшего Жнеца.
Раса стоит на коленях, его лицо — месиво сплошное, на которое страшно смотреть! Его приятель валяется рядом и тихо воет, все еще держась руку, вывернутую под неестественным углом.
Костик, белее мела, стоит и смотрит то на своих друзей, совсем недавно таких веселых и уверенных в собственной безнаказанности, то на меня. На Жнецов не смотрит, старательно избегает любого столкновения взглядами с ними.
И народ, собравшийся вокруг, хранит молчание.
Пока я изучаю обстановку, Серый Жнец смотрит на меня.
Шагает вперед, и я покорно перевожу взгляд на его лицо. И… Нет, не пугаюсь уже. Пугаться дальше просто некуда.
Он — словно демон смерти. Бледная кожа, темные глаза с расширенными зрачками… Они же серые у него… Были.
В отличие от брата, Серый Жнец одет в строгий костюм, и сейчас безумно похож на… могильщика. Ужас какой.
Я загипнотизированно смотрю, как он идет к нам.
Подходит совсем близко, приподнимает меня за подбородок, изучая ссадину на скуле и запекшуюся кровь на губах. Зрачки его еще сильнее расширяются, полностью топя светлый ореол радужки… Ноздри вздрагивают.
А затем он наклоняется и… Проводит языком по моим полуоткрытым губам!
Дергаюсь, словно от удара током, и упасть не могу только потому, что старший Жнец держит! Его горячая лапа на талии — невероятный контраст с холодом в сердце! И огнем на губах!
Пораженно раскрываю рот, и Серый охотно пользуется этим приглашением, целует меня, глубоко и грязно, вообще не заботясь о том, что мои губы все в крови. И что мне больно, вообще-то… Должно быть. Но странность в том, что мне не больно.
Мне жарко, безумно, поразительно остро… Горячо до жжения! Глаза сами собой закрываются, с ресниц капают слезы… Когда заплакать успела?
Я не знаю, сколько длится этот жесткий огненный поцелуй, но сразу понимаю, когда он прекращается.
Разлепляю ресницы и смотрю в глаза склонившегося ко мне Серого. Он задумчиво облизывается, пробуя на вкус мою кровь.
— Вкусно, — тихо говорит он, и от странной хищной интонации в холодном, мертвом голосе меня ошпаривает кипятком от головы до ног.
Стремясь хоть чуть-чуть увеличить расстояние между нами, откидываюсь затылком в каменную грудь молча стоящего старшего Жнеца.
И даже толком не реагирую, когда по щеке моей проходятся его грубые пальцы. Цепляют капли слез. А затем…
— Да, братишка, — гудит надо мной ставший куда более низким голос старшего, — вкусно…
Он что… Он тоже попробовал… Слезы? Кровь? Боже…
Да что они за хищники такие?
Что они за хищники такие, я понимаю буквально через мгновение, когда Серый Жнец отворачивается от нас, словно не было только что этой безумно пошлой горячей сцены с поцелуем в растерзанные губы, и смотрит на тех, кто собрался вокруг.
— Телефоны. — Ледяной голос тих и спокоен.
— Чего? — удивляется кто-то в толпе, но младший Жнец прекращает это удивление одним движением бровей.
— Сюда.
И я со все возрастающим изумлением смотрю, как те несколько человек, у которых не хватило инстинкта самосохранения, чтоб смыться сразу же, едва лишь началась потасовка, безропотно отдают ему телефоны…
Жнец берет их, кидает в урну и бросает туда же зажженную зажигалку.
— Э-э-э… — снова возмущается кто-то, но очень вяло, пугливо.
— Если хоть одна запись появится в сети, — продолжает Серый будничным мерзлым тоном, — то я найду того, кто это сделал и вырву ноги. И язык. И вообще все. Понятно?
Все кивают. Всем понятно.
— Свободны. — Великодушно отпускает зрителей Серый.
И спустя пару секунд рядом никого не остается. Только основные участники событий.
Они уже даже не стонут, затихли. И я не могу смотреть на их лица, полные ужаса и осознания того, как сильно они попали.
Тянет отвернуться, но Черный Жнец чутко улавливает это движение и властно придерживает меня:
— Смотри, конфетка.
Смотрю.
На бледного до синевы Костика. На красно-сизого Расу. На грязного и покорного своей участи их приятеля.
Его телефон валяется тут же, на асфальте. И Серый поднимает его, включает запись. Смотрит.
Равнодушно, не меняясь в лице.
Затем выключает запись, убирает телефон в карман.
— Напомни мне, Костик, — имя бывшего он произносит с легким пренебрежением, и это — единственная очевидная эмоция в голосе, — что бывает, когда кто-то трогает наше? То, что принадлежит Жнецам?
— Жнецы… — выдыхает с ужасом приятель Костика, затем вскидывает взгляд на младшего, переводит на старшего… и ползет к нам, прямо так, на коленях, придерживая сломанную руку, — я не знал! Блять, я не знал! Я… Простите меня! Я вообще ничего… Я же только…
— Ты только смотрел, — гудит надо мной голос Артема.
— Но я не… Простите меня! Я не хотел, реально!
— Рот закрой, гниль, — холодно командует Серый, и парень тут же затыкается. Только плачет, и слезы чертят грязные дорожки на его щеках. Мне настолько больно и неприятно на него смотреть, что отворачиваюсь.
— Смотри, конфетка, — снова командует Артем.
— Я… Не хочу…
— Смотри.
— Серый… — наконец-то открывает рот Костик, и голос его дрожит, — я как раз хотел… Это Раса все! Он ее ударил! А я пытался защитить!
Мне так удивительно его очередное преображение, что уже без понуканий смотрю в лицо бывшего. И пытаюсь найти в нем черты того парня, которого любила. Который был моим первым. Осознанно первым. Это был наш совместный выбор, наше решение. Мы… Мы имена нашим будущим детям придумывали…
Отчего-то так больно это, так страшно.
И в первую очередь страшно то, что я могла выйти за это замуж… И в самом деле, детей родить… От этого…
— Вот как… — Серый переводит взгляд на стоящего на коленях Расу, — значит, это он во всем виноват…
Тот просто что-то бормочет на своем. Наверно, ругается.
