Северный ветер - Александрия Уорвик
– Что случилось?
Думаю о Борее, который вышел отсюда несколько часов назад. Что с ним стало?
Паллад выхватывает мех с вином из рук Орлы, опрокидывает его содержимое себе в рот, не обращая внимания, что половина выплескивается на грудь. Вино вообще-то для ран предназначалось, но и так тоже сойдет. Я осторожно отлепляю пальцы Паллада от меха. Откладываю его в сторону, прежде чем поддамся искушению сделать глоток самой.
– Сообщение? – напоминаю я.
Паллад вздыхает, неглубоко, прерывисто. И тут я вдруг понимаю, насколько он молод. Он умер, будучи примерно моего возраста. Может, даже на пару лет младше, у той самой черты, где мальчик становится мужчиной, когда нескладные конечности еще не привыкли к тяжести нового мира.
Тем временем Паллад с тоской поглядывает на мех, но я остаюсь сильной, не трогаю вино и ему не даю – ради нас обоих.
– Милорд пытался закрыть одну из самых больших дыр в Теми, но с тыла ударила новая волна темняков. Будто их вели вперед, но мы не увидели среди них командира. – Паллад заходится кашлем, влажным и гулким. – Мы не были готовы.
Если их застали врасплох, сколько же погибло?
И до меня доходит кое-что еще. Паллад вернулся в лагерь один. Без войска.
– Где остальные солдаты?
Когда он встречается со мной взглядом, сердце ухает куда-то в окрестности таза.
– Милорд хочет, чтобы вы как можно скорее вернулись в цитадель, госпожа.
Он не ответил на вопрос. Почему он не ответил на вопрос?
– Паллад.
Он дрожит все сильнее. Бросает очередной полный мучений взгляд на вино. Парень выглядит настолько жалким, что я все-таки протягиваю ему мех. Выпивка возвращает его лицу немного красок, и мне больше не кажется, что он вот-вот растворится в воздухе.
– Двенадцать. Я привел с собой двенадцать солдат, самых тяжело раненных. Я не хотел сюда, – произносит Паллад безжизненно. – Не хотел оставлять братьев по оружию, но милорд заставил. Дабы предупредить вас, дать время уйти прежде, чем враг достигнет лагеря.
– А как же Борей?
– Когда я уходил, он призывал солдат отступать. Не могу сказать наверняка. Мне жаль.
Поворачиваюсь к Орле. На меня взирают большие, округлившиеся глаза, в которых плещется ужас. Пряди седых волос прилипли к вспотевшей шее. В груди становится тесно, и я киваю, хотя не уверена даже, с чем соглашаюсь.
– Уходите, миледи. Пока не поздно.
Почему Борей не попросил меня укрепить Темь? Я могу закрыть дыры. Пусть временно, однако могу остановить наплыв людей, что обращаются темняками. Говорю об этом Палладу, но тот яростно трясет головой.
– Милорд не хочет подпускать вас к сражению. Слишком опасно.
Спорить бессмысленно. Если Паллада отправили вперед, значит, темняки движутся быстро.
– Тогда нужно собрать все, что сможем. Орла, дай слугам знать, выступаем через час…
– Милорд просил доставить в безопасность лишь вас, госпожа.
Слова повисают в воздухе. Не будь я так уверена в преданности Паллада Борею, усомнилась бы в них, в собственном здравомыслии, в его наглости.
Борей способен постоять за себя. Его солдаты тоже. Но многие слуги совсем не обучены бою. Они даже меч-то с трудом поднимут.
– Но как же прислуга?
Лишенные привилегии передвигаться верхом. Они погибнут.
– Я лишь делаю, что мне велено, госпожа. – Паллад запрокидывает голову, его лицо искажено усталостью.
– Ты, может, и готов сразу бросить своих, – закипаю я, – но я не брошу тех, кто неспособен сражаться, на корм гнусным тварям.
Паллад кривит бескровное лицо, но не пытается оправдаться. Дело, должно быть, и правда обстоит кошмарно, если мой гнев иссякает столь же быстро, как вспыхнул. Паллад не виноват. И Борей тоже. Никто не виноват.
– Госпожа, – шепчет Орла, хватая меня за руку. – Если господин хочет вашей безопасности, это должно быть превыше всего.
– Нет. – Многие здесь стали моими друзьями. Я их не брошу. – Если я уйду, то лишь со всеми. За стенами цитадели нам не причинят вреда.
Паллад пытается выпрямиться, но служанка подталкивает его обратно.
– В лагере сотни людей. На сборы уйдет много часов.
– Возьмем только то, что унесем. Оружие и одежду на плечах. Все прочее оставим. Лишние тяжести нас замедлят. – И спрашиваю: – Ты в состоянии нас вести?
И вот так рушатся остатки решимости капитана. Он может выступить против меня, но его неизбежно ждет проигрыш, и он это знает. Моя воля крепче, моя цель выше возмездия.
– Да, миледи, – отзывается Паллад.
– Тогда нужно торопиться.
От вчерашнего спокойствия не осталось ни следа. А было ли оно вовсе? Надвигается буря, страшная буря. Вдали клубятся низкие тучи, аж кожу продирает зудом. Мы перекладываем раненых на носилки, тушим костры, собираем и раздаем оружие. Поскольку лошадей не хватает, кому-то придется идти пешком. Тридцать километров пути по снегу.
На сборы уходит целый день. Я помогаю, где успеваю, собираю провизию, привязываю ее к седлам. Паллад, как только его подлатали, принимается собирать отряд. Орла успокаивает других служанок, и за это я ей благодарна. Она прожила с этими людьми куда дольше меня. Для нее они – семья.
Когда мы наконец готовы отправиться, солнце уже давным-давно скрылось. На его место взбирается луна, мерцает среди рассеянных звезд, как набухший гнойник. Волочится по изголодавшимся ветвям, вздымает свою тушу все выше по черному, как воронье крыло, небосклону. От вида этого у меня сжимается нутро. Ведь ночь – время темняков, а с нами много раненых.
Илиана бьет копытом, навострив уши. Ветер нагоняет холод, приближая бурю. Кобыла все чувствует, и я тоже: что-то притаилось за рокочущей завесой, белизна окутывает мир тишиной, приглушает все звуки до шипящего выдоха.
– Госпожа, – шепчет Орла. Она сидит в седле позади меня. – А что же темняки?
Мой взгляд порхает от тени к тени. Я настолько взвинчена, что все вокруг кажется мне изломанными существами на тонких ногах, хотя еще даже не ощутила запаха гари, сожжения.
– Орла, все будет хорошо. – У меня на бедре висит кинжал. На коленях лежит лук, а колчан полон покрытых солью стрел. – Я тебя охраняю.
Служанка стискивает мою талию в коротком объятии.
– Спасибо, госпожа.
Я мягко похлопываю ее по руке, успокаивая.
Гидеон, с которым я познакомилась за ужином, направляет своего крупного гнедого мерина вперед. Доспех тускло поблескивает в лунном свете, как у десяти стражей по бокам от нас.
– Все чисто.
Тогда пора двигаться.
Ловлю взгляд Паллада, который возглавляет строй. Всего нас четыреста человек, включая раненых, однако боеспособных всего шестьдесят. Большинство – кузнецы, повара, конюхи, рабочие и целители, которые провели в лагере уже много недель.
По моему кивку Паллад поднимает руку, давая сигнал выступать. Мы покидаем стоянку, оставшийся от нее остов, наших спин уже касается кайма бури, и с неба падает мокрый снег.
Мы продвигаемся медленно. Бредем так медленно, выматывающе, как только возможно, но я стараюсь поменьше тревожиться ради Орлы. Проходит много часов в холоде и темноте, под моросью, а затем и вьюгой, что обрушивается с изнуряющей силой.
