Аптекарский огород попаданки - Ри Даль

Я остановилась, чувствуя, как сердце пропустило удар.

— Бывали? — переспросила, стараясь, чтобы голос не выдал волнения. — Когда?

Он замедлил шаг, словно подбирая слова. Его трость стукнула по камню, и он посмотрел на реку, избегая моего взгляда.

— Давно, — сказал он наконец. — Ещё до… — он коснулся ноги, где под тканью брюк его увечье. — До этого. В Туркестане неспокойно, и тогда было так же. Я служил здесь, недолго.

Я сглотнула, чувствуя, как мысли кружатся. Булыгин говорил осторожно, будто взвешивал каждое слово, и я поняла: он не хочет, чтобы я задавала слишком много вопросов.

— Значит, вы знаете эти места, — сказала я, стараясь говорить легко. — Это… хорошо. Может, вы поможете мне. Я ищу…

— Знаю, кого вы ищете, — перебил он, и голос его стал чуть резче. — Вашего брата. Николая Ивановича. Груня мне рассказала.

Груня… Конечно, Груня. Кто же ещё? Она всё доложила ему. Да и я сама рассказывала Василию Степановичу о Николаше, когда жила в его поместье, когда спасала Агату.

— Да, — сказала я тихо. — Я верю, что он жив. И я найду его.

Булыгин долго молчал, глядя на реку. Затем повернулся ко мне.

— Александра Ивановна, — сказал он, и голос его стал тише и мягче. — Я помогу вам. У меня остались связи в гарнизоне и среди местных. Я сделаю всё, что в моих силах. Но… — Василий помедлил, — не хочу обнадёживать вас зря. Эти края суровы. Люди исчезают, следы теряются. Будьте готовы к тому, что…

— Не надо, — перебила я, чувствуя, как гнев вспыхивает в груди. — Не говорите мне, что это безнадёжно. Я не верю в это. Николаша жив, я знаю. И я найду его, с вашей помощью или без.

Он посмотрел на меня, и на миг мне показалось, что в его глазах мелькнула гордость.

— Вы очень сильная, Александра Ивановна, — сказал он. — Сильнее многих. Я не сомневаюсь в вашей решимости. И я не оставлю вас. Обещаю.

Его слова, простые, но твёрдые, ударили в самое сердце. Я почувствовала, как слёзы жгут глаза, и, не думая, шагнула к нему. Порывисто, почти неосознанно, прижалась губами к его щеке — коротко, но горячо. Его кожа была шершавой, пахла пылью и чем-то терпким, мужским.

Но тотчас отшатнулась, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

— Простите, — пробормотала я, опуская глаза. — Это было… неправильно. Не знаю, что на меня нашло.

Булыгин замер, а я боялась поднять взгляд, ожидая упрёка или холодной насмешки. Но вместо этого услышала его голос — спокойный, с лёгкой хрипотцой.

— Ничего, Александра Ивановна, — сказал он. — Бывает, что сердце говорит громче разума.

Я всё же посмотрела на него. Василий Степанович улыбался, искренне.

— Если бы вы были замужем, — сказал он вдруг, — мне было бы куда спокойнее за вас.

Я нахмурилась, чувствуя, как сердце сжимается.

— Замужем? — переспросила я, и в голосе моём мелькнула горечь. — Вы о Ставрогине? Да я скорее умру, чем выйду за него! Да и не мыслю я ни о каком замужестве, Василий Степанович, покуда не найду Николашу. А если найду… — я запнулась, — тем более не выйду за этого человека. Я уговорю отца, я найду способ.

Булыгин покачал головой, в его взгляде мелькнула тень раздражения.

— Я не о Ставрогине. А в общем. О вашей жизни.

Я замерла, не зная, что ответить. Его слова повисли в воздухе, и я чувствовала, как между нами что-то меняется — медленно, но неизбежно.

— Давайте оставим эти пустяки, — ответила наконец, отводя взгляд. — Лучше скажите, с чего начнём поиски?

Он кивнул, принимая смену темы, и мы пошли дальше вдоль реки, обсуждая, кого он может расспросить, какие кишлаки проверить.

Прошла неделя. Василий Степанович сдержал слово — каждый день приходил в общинный дом, приносил вести, говорил с Павлом Григорьевичем, расспрашивал местных. Я видела, как он старается, и это грело сердце, хотя следы Николаши всё ещё ускользали.

Однажды, в начале марта, когда солнце уже пригревало, а воздух пах талой водой и цветущим миндалём, Василий пришёл раньше обычного. Его лицо было серьёзным, но в нём читалась искра — надежда, которой я не видела прежде.

— Александра Ивановна, — произнёс он, остановившись у порога моей комнаты, — есть новости.

Я вскочила с топчана, где перечитывала письма Груни, и шагнула к нему.

— Что? — спросила я, чувствуя, как сердце замирает. — Что вы узнали?

Он помедлил, подбирая слова.

— Один из моих старых товарищей, ныне торгующий в Бухаре, рассказал, что слышал о русском парне, — сказал он. — Светловолосый, молодой. Живёт в кишлаке, в двух днях езды отсюда, в горах, у озера Искандеркуль. Слухи, конечно, но… говорят, он там уже два года. Или даже больше.

Кровь замолотила в висках. Искандеркуль. Два дня пути…

— Это может быть ошибка, — добавил Булыгин быстро. — Слухи здесь — как песок, их много, и не все правдивы. Но…

— Надо проверить, — перебила я. — Надо ехать.

Булыгин нахмурился и перевёл дыхание.

— Это опасно, Александра Ивановна, — подчеркнул он. — Дороги в горах ненадёжны, да и кишлаки… Я поеду один.

— Нет, — отрезала я, шагнув к нему ближе. — Я еду с вами. Как бы далеко и опасно это ни было. Это мой брат, Василий Степанович. Я не останусь здесь ждать.

Он смотрел на меня долго, и в его глазах боролись тревога и что-то ещё — уважение, быть может. Наконец, он кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Ваша воля, Александра Ивановна. Поедем вместе.

Глава 88.

Март 1878 года, от Самарканда к Искандеркулю

——————————

Рассвет над Самаркандом окрасил небо розовым и золотым. Я стояла у ворот дома, саквояж оттягивал плечо, а сердце билось неровно — то ли от надежды, то ли от страха. Рядом Василий Степанович поправлял ремень своей кожаной сумки, его лицо, как всегда, было суровым, но в глазах мелькала тревога, которую он старался скрыть.