Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская

А на площади растягивали переливчатый синий шелк. Анхи и клибы, почти неотличимые друг от друга в облегающих, телесного цвета костюмах, двигались быстро и слаженно. Метались по сцене тенями, а потом и вовсе исчезли под тканью. И площади не осталось. Там, внизу, волновалось бескрайнее море, вырастали на горизонте белые бархатно-снежные горы, вздымались оранжевые скалы и вставало огненно-красное солнце, под которым море сменилось таким же бескрайним красным песком пустыни. И посреди песка рождался белый город. Стремились к небу башни и купола, вспыхивали зелеными пятнами древесные кроны.

— Живые картины, — сказал Асир. — Рождение Им-Рока.

— Целая прорва ткани, — вздохнула Лалия. — Постоянные тренировки, чтобы двигаться так, как они. И праздник раз в год. А их даже не видно.

— Но им нравится. Они кочуют по Ишвасе с представлениями, у них есть клибы и кродахи в охране. Семьи, дети, средства. Почему бы нет?

— Каждому свое.

Владыка наклонился к столику, разлил по двум бокалам вино, подал один Лин. Лалия взяла сама, пригубила, довольно жмурясь. Лин последовала ее примеру. Вино щекотало язык и нёбо теплой сладостью, шум праздника отдалился, сделался неважным, таким же призрачным и ненастоящим, как иллюзия Им-Рока на площади. Важным был взгляд владыки, пристальный и почему-то сомневающийся, настоящей была непривычно умиротворенная Лалия, а вот мысль о том, что голову от вина ведет слишком быстро, тоже оказалась неважной. Она здесь, в конце концов, не при исполнении, почему бы не позволить себе лишнего?

Владыка взял крупную, налитую черным соком кисть винограда и расслабленно вытянулся в кресле. Закинул несколько ягод в рот, оторвал ещё и протянул на ладони Лалии. Та, наклоняясь, смотрела отчего-то не на владыку и не на виноград, а на Лин. Брала ягоды губами, нарочито медленно помогала себе языком, скользя по ладони. Глаза блестели вызовом и насмешкой.

Лин отпила еще вина — наверное, слишком торопливо, но это бросающее в жар зрелище точно нужно было запить. Захотелось спросить: неужели из-за того, что сама она еще не пережила ни одной течки, ее считают наивным ребенком? Которому неоткуда было узнать, что может происходить между кродахом и анхой в моменты любовных игр?

Но Лин понимала: как раз в этом никакие абстрактные знания не заменят личного опыта. И первым опытом ее, кажется, собрались обеспечить прямо сейчас. Не то чтобы она была против.

Лалия, забрав последнюю ягоду, отвернулась, глядя вниз, с таким равнодушным видом, будто ничего важного только что не происходило. Может быть, и впрямь все это было для нее настолько знакомо, что уже не волновало, а может, она таким образом пыталась оставить их с владыкой наедине. Тоже иллюзия и только, но никто не смог бы сделать сейчас больше.

— Хочешь чего-нибудь? — спросил Асир негромко.

— М-м-м, сыра? — Лин качнула в руке полупустой бокал. — На самом деле я не знаю, чем лучше закусывать это вино. Может быть, на ваш вкус?

— На мой вкус я бы вообще не стал его пить, и не пью, как видишь, — рассмеялся Асир. — Слишком сладкое. Но ты можешь заесть чем хочешь, пока она не видит.

— Зато слышу, — отозвалась Лалия. — Заедай виноградом, здесь все равно больше нет ничего подходящего.

Лин смотрела на пальцы владыки, пока тот отделял ягоды. Руки у него были красивые, крупные и ухоженные, как сказала бы Лалия. И все же они больше походили на руки воина, чем повелителя, который давно не держал оружия. Асир носил всего один перстень — с крупным алым камнем, в котором будто горело пламя. Черные, большие, глянцево блестящие ягоды смотрелись на его ладони почти как драгоценные бусины, из ближней, слишком небрежно оторванной от кисти, подтекла капля сока. Лин наклонилась, взяла ягоду губами, слизнула натекший на ладонь сок и закрыла глаза, впитывая вкус спелого, переслащенного винограда. Нет, два вкуса, причудливо смешавшихся — она поняла вдруг, что впервые коснулась владыки губами, языком, и уже привычный густой, яркий запах теперь дополнился таким же ярким, зовущим вкусом.

Лин глубоко вздохнула, подняла лицо от раскрытой ладони владыки и сжала зубы. Сладкий сок брызнул на язык, на нёбо, заполнил рот. Она поставила недопитый бокал и оперлась рукой о наваленные рядом подушки. Так было удобнее. Наклонилась за следующей ягодой, теперь уже намеренно прихватив губами ладонь, ощутив шершавые бугорки мозолей и собрав еще несколько сладких капель.

Владыка вдруг подался ближе, провел свободной рукой по спине к шее, под платком. Обвел кромку халасана сзади, кончики пальцев вдавились между плотной тканью и кожей, двинулись, ласково и немного щекотно.

— Значит, вот так, — сказал он тихо. — Взяла и надела.

Лин подняла голову. Облизала губы, измазанные соком — странно, хотя виноград был сладкий, их все равно слегка пощипывало, будто от кислого.

— Да, взяла и надела, — она встретила взгляд владыки, не пытаясь угадывать, что в этом взгляде. — Потому что это правда. Потому что я не смогла сказать это прямо, хотя очень хотела, а потом изгрызла себя за нерешительность.

— Что-то изменилось, так? Ты пахнешь иначе.

— Праздник, — пожала плечами Лин. В самом деле, не рассказывать же владыке, как обнаружила у себя появление смазки и в какую панику впала? И даже не потому, что стыдно, а просто смешно! — Не знаю насчет запаха, но когда до меня дошло, сколько людей и с какими чувствами будут на нас пялиться, я решила: пусть утрутся. Я рада быть сейчас рядом с вами, так почему должна это скрывать или стыдиться?

— Да, я еще в прошлый раз понял: праздник — отличное объяснение всему, что с тобой происходит, — Асир убрал руку с шеи, слегка надавил на затылок. А потом Лин накрыло его запахом с головой. Губы у владыки были твердыми и уверенными. Он целовал, не спрашивая и не сомневаясь, и Лин казалось — слишком быстро. Она не успевала сориентироваться. Она вообще ничего не успевала, потому что ничего не умела, как-то не пришлось ей раньше целоваться. Даже в шутку или ради эксперимента. Хотя, пожалуй, стоило радоваться, что первое впечатление не оказалось смазано очередными воспоминаниями о собственной дурости. Потому что этот поцелуй был настоящим, драгоценным, таким, который стоит запомнить навсегда. И собственная неловкость не казалась стыдной, а нормальной, правильной и естественной. И вело голову хлеще, чем от вина, и вкус