Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская
А ведь Сардар тоже из трущоб, хоть и не безродный. Лин помнила, что рассказывал владыка о своем первом советнике. Но передавать на сторону доверенное в приватном разговоре — такое она не уважала. А подбодрить Хессу хотелось, поэтому сказала другое:
— Зато все «эти» тебе завидуют из-за его метки. Потому что он меток не ставит. Никогда. И без разницы ему, похоже, что они умеют. А обо мне, — она пожала плечами, — смысла нет говорить. Что толку гадать, если от тебя ничего не зависит. Я психанула просто. Спасибо, что выслушала. Перед кем я бы тут еще… так.
— Да и я бы ни перед кем. Так что взаимно, — Хесса несильно пихнула Лин в плечо и поднялась. — Пойду кофе попрошу. Честно говоря, выпила бы чего покрепче. В трущобах был клиба… варил такую забористую бормотуху, мозги прочищала знатно, и жизнь после нее хоть и не переставала казаться жопой, но становилась жопой уже не такой беспросветной. Жаль, тут такого не пьют. Тебе взять?
— Бери, — согласилась Лин. — И сладкого чего-нибудь, что ли. Что за бред тоже, никогда не любила сладости, а сейчас тянет.
— Это перед течкой, — кивнула Хесса. — Бывает, наплюй. Я один раз сожрала целую сахарную голову. Все деньги, какие были, отдала. Тупо сидела в подворотне и грызла ее. Потом с год на сахар даже смотреть не могла — мутило.
Глава 28
Как можно собираться на праздник дольше получаса, Лин не понимала. Умыться, одеться, расчесаться — ну, может, одежду еще в порядок привести, но здесь этим занимались слуги, оставалось взять из шкафа и надеть. Сама Лин, если бы не запрет, приладила бы еще дротики под рукава, но это тоже — минута.
Сераль собирался два дня. Были скандалы за очередь в купальне, за кремы для лица и за лучшего парикмахера. Истерики по поводу не того цвета, фасона и вышивки на праздничных нарядах. Почти настоящая драка за помаду того оттенка, который нравился владыке. Острые, завистливые и злые взгляды — если бы взглядом можно было убить, то Асиру пришлось бы хоронить всех своих анх.
Лин сразу сказала Хессе, чтобы на ее компанию не рассчитывала. Та в ответ только хмыкнула.
— И чего боялась? Сама видишь, к чему идет.
Они прятались в саду от охватившего сераль безумия, пили кофе и говорили о всякой ерунде, не касаясь больше сложных тем. И, как ни странно, Лин было хорошо. После встречи с владыкой — вернее, после того как закончила истерить, вспоминая ту встречу, — она успокоилась. Не смирилась с предстоящим, но решила — нет смысла паниковать раньше времени. После праздника Ладуш отведет ее к профессору. А пока можно расслабиться, ждать и предвкушать — так же невинно, как дети предвкушают прогулку с родителями в парк развлечений.
В день торжества градус безумия взлетел до небес. Представление должно было начаться после обеда, ближе к сумеркам, но уже с рассвета все были на ногах и в панике. И только Лин, вопреки обыкновению, задержалась в постели.
С ней случилось странное.
Сны уже снились — жаркие, полные тоски и томления сны, в которых владыка прикасался к ней, или она дотрагивалась до владыки, оставлявшие мучительную неловкость, стыд и робкую надежду. Иногда Лин просыпалась среди ночи от особенно яркого сновидения и долго лежала, глядя в темноту и успокаивая сбившееся дыхание. Но в этот раз ночное пробуждение испугало. В промежности было влажно и скользко, как будто сильно вспотела и не вымылась. И так сильно, мучительно хотелось провести там рукой, что Лин не удержалась. Пальцы легко скользнули между разошедшимися от нажима складочками и погрузились еще глубже. Во влагалище было мокро и скользко, оно легко раскрылось от прикосновения, впустило внутрь.
— Твою ж… — прошипела Лин. — Это что, уже…
Слово «течка» замерло на языке — произнести его даже вот так, шепотом и ночью под одеялом, показалось вдруг жутким. Будто окончательный приговор, которого давно ждала, но надеялась, что все как-нибудь обойдется.
Она так и не заснула — прислушивалась к себе, щупала и отдергивала руку, вытирая пальцы о простыню. К утру решила, что нет, все-таки еще не течка: как льет из течных анх, она видела, а у нее так все и оставалось — просто влажным, как будто потным. Вряд ли профессор назвал бы такое «реакцией сильнее обычной». Но вставать утром было страшно. И непонятно, как теперь вообще ходить. Штаны же испачкаются?
А хуже всего то, что дергать сегодня Ладуша не получится.
Заглянула Хесса, спросила:
— Ты чего не встала еще? Кофе, завтрак?
— Да, сейчас, — Лин села, отметив, что двигаться влажная ерундовина не мешает и, в принципе, особых неудобств не доставляет. Кроме моральных. — Давай в сад, сейчас умоюсь и приду. Спала плохо.
Она выбрала самые плотные темно-зеленые шаровары и очень широкий черный пояс, прикрывший все до середины бедер. Но совсем не была уверена, что этого хватит. Мокрые пятна видны и на темном…
И надо же было такому случиться именно сегодня!
С другой стороны… Все-таки из нее не лилось, может, повезет и обойдется без пятен? Свободные шаровары скрывали проблему, ходить, ощущая, как скользко между ног, было странно, но терпимо, а значит, можно отложить вопрос до завтра. Сегодня, в конце концов, праздник, и портить его себе из-за какой-то неведомой странности Лин совсем не хотела.
В сад она вышла почти спокойной. С Хессой решила не советоваться — не потому, что не ждала от той дельного совета, просто раз уж собралась выбросить проблему из головы до завтра, так выбрасывай сразу. В саду они просидели до обеда, прислушиваясь к доносившимся из сераля воплям и комментируя особенно пронзительные выкрики. Кажется, звание главной истерички на этот раз заслужила не Нарима, а Гания, хотя, чего уж, эти две курицы друг друга стоили.
— Хоть Сальма успокоилась, — буркнула Хесса. — Вроде блажью страдает, а все равно жалко ее, вот же.
— А ей короткие идут, — согласилась Лин. — У нее шея красивая, и лицо стало выразительней. Жаль, сама не понимает, а эти все рады заклевать, стервы. Ты за ней присмотри там, что ли.
— Это к нам?
Лин обернулась — и правда, к ним шел один из евнухов.
— Госпожа Линтариена, вернитесь к себе в комнату, вас
