Демонская кровь Маргариты - Ольга Александровна Ильина
— Не делай этого, Марго, ты же знаешь, как это опасно. Нам нельзя заглядывать в будущее. Мирозданию это не понравится, все может стать еще хуже.
— Что может быть хуже, Раечка? Мне предсказали, что моя семья скоро погибнет, я должна знать.
— Наташа…
— Наташа слишком правильная. Она не отступит от своих глупых условностей, даже если что-то и видела. Она, как и отец, не станет ничего менять. Ты тоже можешь идти. Я знаю, как тебе это неприятно.
— Нет! — решительно сказала моя бабушка. — Я останусь с тобой. Буду страховать, если что-то пойдет не так.
— О, Господи! — вдруг воскликнула Лиля, напугав меня до чертиков.
— Что? Что такое?
— Она собирается провести темный ритуал, — не менее шокировано произнесла Роза.
— И что в этом такого? Разве мы с вами не в результате темного ритуала здесь оказались? — нахмурилась я. — А Лиля вроде тоже светлая.
— В Лиле течет темная кровь, хоть она это и отрицает, — фыркнула Роза на грозный взгляд светлой, но у твоей… в Маргарите течет чистейшая светлая кровь, и темная магия для них табу, запрет.
— Это не табу, это преступление! — припечатала Лиля. — Если светлая хотя бы раз впустит в себя тьму, то уже никогда не станет прежней. Именно так становятся на путь чернокнижия.
Так это было, или нет, но Маргарита проделала темный ритуал, принеся в жертву петуха (меня от сего действа едва не стошнило), произнесла сакраментальную фразу, и чистейшая голубая вода реки превратилась в мутную, грязно-коричневую жижу. Девушка долго в нее вглядывалась, пока все ее тело не содрогнулось, и она не заплакала.
— Марго, Марго! — закричала бабушка и кинулась помогать сестре, но мы этого не увидели. Нас снова перекинуло во времени, но не в месте.
Мы оказались в октябре, трава пожухла, а деревья сбросили свои листья. На небе опять не было ни облачка, и луна на сотни метров освещала все вокруг, как днем. Но мое внимание привлекло не это — крики. У дома кто-то громко кричал, много голосов.
Я первая бросилась туда, уже представляя, какая жуткая картина передо мной предстанет. И не ошиблась. Селяне заполонили дом — злая, жестокая толпа. Они жаждали крови, они уже успели впустить зло в свои сердца. На крыльце лежало тело. Я не знала этого человека, но Роза подсказала, что это конюх. В доме что-то громили, и мне совсем не хотелось туда заходить.
Толпа бесновалась, особенно когда они выволокли девушку, похожую на бабушку. И я поняла, что это Наташа, моя вторая тетя. И они рвали на ней одежду, толкали от одного пьяного мужика к другому, а потом один, самый отвратительный потащил ее к конюшням, и остальные, с гиканьем и смехом отправились туда же, развлекаться. Где была бабушка в этот момент, мне было даже представить страшно.
— Она там, — прошептала белая, как мел Роза, показав в сторону кустов, где билась в истерике бабушка, а какой-то паренек, селянин, удерживал ее и грубо зажимал рот ладонью, чтобы та не выдала их.
Когда же толпа вывела жутко избитого, окровавленного мужчину, моего прадеда, бабушка потеряла сознание. А мы вынуждены были стоять и смотреть, как его убивают, как убивают мою прабабушку и какую-то толстую старушку, похоже, няню. Когда же из конюшни вытащили еле живую Наташу, меня стошнило, Лиля заплакала, одна Роза стояла и до крови сжимала кулаки…
Не знаю, когда все кончилось, когда нас всех пронзил холод, и эти… звери (ведь людьми их назвать было сложно), они почувствовали ее. Мы обернулись. Со стороны дороги на белой лошади к особняку скакала девушка — Маргарита. Увидев всю эту вакханалию, озверевших пьяных мужиков, вкусивших запах зла, жаждущих разорвать и ее тоже, как разорвали ее сестру, в ней что-то переменилось, словно надломилось. Она сжала руки в кулаки, да так, что ногти поранили ладони, и из них засочилась кровь, а на идеально чистом небе засверкали молнии, прогремел гром, страшный, чудовищный гром.
— Я проклинаю вас всех! — прошипела Маргарита, ступая по пропитанной кровью земле, прямо к застывшим от страха селянам. — Проклинаю ваших детей, жен и родителей, обрекаю вас, мерзкие отвратительные твари, на вечное страдание. Вас будут преследовать несчастья, один за одним будут уходить ваши дети, а вы будете жить и видеть, как они уходят, один за одним — за кровь, за смерть, за несправедливость, за преступление, за мою семью. Кровью своей я накладываю проклятие, и только моей кровью оно будет снято. Да будет так!
Я не знаю, как долго мы простояли в оцепенении. Никто не говорил: ни Лиля, ни Роза. Из нас словно все силы выкачали, всю энергию. Внутри было пусто и муторно. И только когда жуткая картина исчезла, явив нам уже другое время, Роза сказала:
— Ты спрашивала, как светлые становятся чернокнижницами? Вот так они и становятся. И я даже не могу ее винить.
— Я тоже, — прошептала Лиля, повергнув нас с Розой в новый шок. — Что? Я думаю, что это чудовищно, и мне жаль, что твоя копия загубила свою чистую, бессмертную душу из-за этих тварей. Мне просто ее очень жаль.
И не только Лиле было ее жаль, но и еще одному человеку, а точнее темному, который все же не сдержал своего злого обещания и пришел за ней…
Зима, мертвые деревья, мертвый мир, мертвый дом и одна полумертвая душа, бродящая по этому мертвому дому. Когда он нашел ее, она была безразлична к нему, безразлична ко всему. Ее душа выгорела дотла. Он прижал ее к себе, долго отогревал, говорил что-то, но ни мы, ни она не слышали его слов.
Я поняла, что он очень ее любил. А еще я поняла, что бабушка ошибалась — он не был чернокнижником, и это не он уничтожил ее семью. Это люди, это революция, это вера в то, что свои, те, кому сделал столько добра, не тронут, отплатят тем же добром. Не получилось, не вышло. И да, мне тоже было очень жаль мою тетю-тезку. Думаю, вряд ли она стала той ужасной чернокнижницей, охотящейся за моей кровью. Жива ли она? Надеюсь, очень надеюсь. Я бы хотела когда-нибудь ей рассказать, что бабушка тоже выжила, что не вся ее семья тогда погибла и, может быть, помочь ей снять проклятие, которое она наложила на деревню, где теперь живут несчастные «мумии» — полупризраки, не способные умереть.
* *
