Воля владыки. В твоих руках - Рия Радовская
— А еще у него есть казармы, которых так боится весь сераль, это тоже отбор, — пробормотала Лин. — Вот бездна. Я не знала, что все настолько плохо. Мирные пути надежные, но долгие, это вы правильно говорили. Но ничего не делать тоже ведь нельзя. Похоже, у нас уже совсем нет времени.
— Времени на решение глобальных общемировых проблем или на разговор? На первое, я думаю, время еще есть. История любит преподносить самые разнообразные сюрпризы. А на второе… — Джанах поднялся. — Сегодня мы и правда закончим на этом. Но я с удовольствием поговорю с вами завтра или послезавтра. Самое страшное, что может грозить этому миру — поспешные, необдуманные решения, принятые от безысходности, и, разумеется, эмоции, которые слишком часто мешают нам воспринимать вещи объективно.
Лин торопливо встала:
— Спасибо, мастер Джанах. Я ценю, что вы тратите ради меня свое время. Скажите, а эти законы — Старые, то, во что они превратились, и то, что написал на их основе владыка — я могу их прочитать? Именно сами законы, а не только историю их зарождения и примеры применения?
— Я принесу завтра, — кивнул Джанах.
И Лин ушла. Было о чем подумать. Предостерегая от поспешных решений, мастер Джанах не знал всего. Не знал, ради чего собираются в Им-Роке все семеро владык. Он даже не заметил, что Лин проговорилась о своем мире, приняв историю Краха второго мира за прогнозы мрачного будущего.
Наверное, обо всем этом стоило поговорить с Асиром.
ГЛАВА 24
Тем для обсуждения с Асиром вообще становилось все больше. Но, во-первых, сейчас было не ко времени досаждать владыке разговорами, и во-вторых, если уж вламываться в очередной раз в окно, то все-таки ради секса. Иначе следующего раза может не быть. Да и не только поэтому. В конце концов, Джанах прав, глобальные проблемы редко требуют немедленного радикального решения. В отличие от личных и приземленных, в число которых точно входит «мне плохо без моего кродаха, а он почему-то хочет, чтобы я выбрала кого-нибудь другого».
Пальцы уже привычно скользнули по прохладной коже халасана. Накрыло желанием, не таким острым и неутолимым, как в течку, но…
В библиотеку Лин не пошла. Читать и думать над прочитанным она бы сейчас не смогла, рассказывать Хессе о своих выводах и сомнениях не имела права, и вообще, раз нет рядом Асира, то, может, имеет смысл забиться куда-нибудь и представить, что он рядом? В деталях и подробностях?
Лин замедлила шаг и вдруг увидела Ладуша, на бегу отдающего распоряжения старшему евнуху. Посторонилась было, но вдруг ее осенило.
— Господин Ладуш, простите, что отвлекаю, но можно мне ключ от…
Договорить не успела.
— Давно пора было отдать. Держи. Можешь не возвращать. — Сунул ей в руку тот самый ключ и убежал дальше. Лин растерянно смотрела вслед и горячела от мысли, что никто не помешает воплотить смутное желание в жизнь. Лалия наверняка сейчас вместе с Асиром, у митхуны свои обязанности. Оружейка пустая, и там можно запереться.
К себе в комнату Лин вернулась часа через два. Уставшая, смущенная, хотя вроде как смущаться было не перед кем — она заперлась и все делала тихо. Но благостная и успокоенная. Даже решила, что отложит операцию «окно»: все-таки посольство, гости, мероприятия… А вот сходить в купальню не помешает.
— Сальма, деточка моя.
Лин остановилась, едва не выронив халат. Через зал бежала незнакомая анха. Маленькая, тонкая, с роскошной гривой золотистых вьющихся волос ниже пояса, и не возникло ни малейших сомнений, кем она приходится Сальме. Та, застыв у своей комнаты, смотрела на анху огромными глазами.
— Мама? — вскрикнула, отмерев, и бросилась навстречу.
Они удивительно походили друг на друга, отличались только ростом — Сальма была выше почти на голову — и возрастом. Мать перехватила ее в центре зала, повисла на шее и зарыдала, да так громко и отчаянно, что никакой Гании даже не снилось. Потом отстранилась, демонстрируя высыпавшим из комнат анхам тонкое, красивое, заплаканное лицо, и вдруг отшатнулась.
— Предки… — прохрипела она, в ужасе уставившись на дочь. — Предки… детка… Что с тобой? Волосы… Как…
Схватилась за горло, стремительно побелела и вдруг осела на руки Сальме, кажется, без чувств.
— Мама, — пробормотала та. — Мамочка… помо…
Но «помогите» так и не прозвучало. Сальма, наглядно доказывая теорию о наследственности, побелела, пошатнулась и прилегла на ковер — впрочем, не выпустив из рук бесчувственное тело матери.
Ладуша, скорее всего, нет, сообразила Лин, иначе на рыдания даже не вышел бы, а вылетел: в последнее время у него, похоже, намертво замкнулась в мозгах цепочка «опять рыдают — нужно успокоительное». Пока Тасфия брызгала на обморочных водой из графина, Гания демонстративно и громко жалела былую красоту несчастной Сальмы, а остальные наслаждались спектаклем, Лин протиснулась к двери клиб.
— Гостье из Баринтара плохо. И Сальме. Обе в обмороке.
В зал устремились клибы и евнухи, а Лин снова пробралась через толпу и все-таки пошла в купальню.
Мать Сальмы оказалась впечатляющей истеричкой, до высот которой и Гании, и Нариме, и всему курятнику вместе взятому было еще расти и расти. Едва ее привели в чувство, начались причитания и слезы, которые Лин прекрасно слышала и в купальне, и даже в библиотеке, куда поспешно сбежала, едва обмывшись. Кажется, Сальма утащила родительницу в сад, но это не слишком помогло. Скорее, наоборот: теперь, пожалуй, ее плач по утраченной красе доченьки могли слышать и по ту сторону стены.
Таких экзальтированных особ Лин видела и в своем мире, а уж здесь и вовсе не удивилась. Естественный результат развития анх в неестественных условиях, созданных кродахами. Но Сальму
