Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская
— Тоже, — согласилась Лалия. — В зале наверху, в который ты бегаешь каждое утро, нет ничего интересного, поверь мне. Он для тех, кому хочется поразить владыку, сев на шпагат или в крайнем случае встав на мостик. Не сказала бы, что таких глупышек много, но иногда они случаются с сералем. Раньше там изредка занимались, но теперь наши цыплятки вообще о нем забыли. Предпочитают жевать сладости с утра до вечера, а потом рыдать над округлившимися боками.
Лин фыркнула. Ее зал наверху устраивал, потому что из своих тренировок она намеренно исключила все, что можно хотя бы с натяжкой отнести к боевой подготовке. Примитивная утренняя разминка и бег с препятствиями, которые она каждое утро сама для себя заново устанавливала. Но если здесь есть что-то закрытое ото всех — отлично!
— Буду очень тебе благодарна, — от души сказала Лин. Помолчала, собираясь с духом. — Можно задать очень личный вопрос?
— Попробуй, — Лалия приподняла голову и взглянула с интересом.
— Ты совсем не ревнуешь?
— Кого к кому? Владыку к цыпочкам? Это было бы забавно, — она рассмеялась, тихо, почти не размыкая губ. И, посерьезнев, сказала: — Но ты ведь не о них, так?
Лин прикусила губу. Лалия шла на откровенность и вызывала на откровенность ее. Этим нужно было пользоваться, как бы Лин ни привыкла держать собственные чувства при себе. Правда за правду — понятно и честно.
— О них тоже, и о себе, но на самом деле — в общем. Мне трудно понять. У меня дома нет, — она обернулась на закрытую дверь и все же понизила голос: — такого. У нас если семья — двое. Иногда трое, совсем редко — четверка, лишь потому, что кродахов мало, но это считается… не знаю, не совсем пристойным, наверное. Странным и неправильным. Лучше найти клибу, который будет только твоим на все дни, кроме течки, чем делить кродаха с кем-то еще.
— А как же разнообразие? — спросила Лалия. — Любые отношения рано или поздно приедаются. И обычно все это заканчивается печально. Но ты не права — кродах в единоличном пользовании так или иначе норма и для этого мира. Но богатым и знатным по традиции положено больше, они имеют право содержать десятки наложниц, ублажать себя всеми доступными способами и выбирать подходящую мать своему наследнику. В этом нет ничего плохого, — она пожала плечами. — Обычно нет, потому что ни одна уважающая себя анха не воспитает дочь собственницей. Та вырастет готовой делиться и отдавать. Так заведено.
— У нас тоже, но… — Лин покачала головой. — Так и не так. Веками наши анхи знали, что должны делиться. «Твой кродах» — это… не знаю, легенды о золотом веке? Или, наоборот, пережитки прошлого? Но вы живете в сералях, вы… предназначены для кродахов, так? — Подбирать слова было тяжело, так же тяжело, как сравнивать вслух два мира. — У нас анха — самостоятельное и почти самодостаточное существо. Наши анхи не учат дочерей ублажать кродахов. Учат помнить, что кродахов слишком мало, а потому не стоит надеяться получить этот приз, надо рассчитывать лишь на себя. Ну… наверное, так, — призналась она, помолчав. — Я не могу судить по себе, мое воспитание было… своеобразным.
— В сералях живут далеко не все, знаешь ли, — усмехнулась Лалия. — Но ты спрашивала о другом. Владыка слишком добр к тебе, верно? Слишком близок, чтобы не задумываться о большем? Не позволяй себе разрушить то, что есть. Ревность — это слабость, поддашься ей — и потеряешь все. Как Махона. Она три года провела в серале. Сначала ждала внимания владыки, потом — другого кродаха, с которым могла бы при определенной доле везения создать семью. Слишком долго для таких, как она. Чувствовать себя ненужной и неинтересной — не очень приятно, верно? Многих это ломает. Особенно когда рядом те, кого выбирают чаще тебя, кому достается больше — внимания, нежности, подарков, даже гнева, и то больше.
Лалия вдруг помрачнела, замолчала, будто вспомнив о чем-то своем. А когда снова заговорила, в голосе не было привычной мягкости:
— Мы с владыкой знаем друг друга одиннадцать лет. Мне незачем ревновать, потому что между нами нет ничего похожего на любовь или другую восторженную ерунду, между нами есть то, что для меня гораздо важнее. Если тебе выпал шанс — воспользуйся, не упусти его. Потому что потом ты очень, очень пожалеешь.
— Владыка слишком близок, — эхом повторила Лин. — Да. Но меня это смущает. Зачем ему я, когда есть ты… и остальные? Разнообразие?
— Об этом стоит спрашивать не у меня. Если вообще стоит.
Она больше ничего не добавила, но Лин и не ждала — услышала достаточно. Не все поняла, но это было поводом думать, смотреть и слушать и снова думать.
— Спасибо.
Лалия скоро ушла, а Лин сидела еще долго. Вода смывала усталость, но главное, здесь было тихо, спокойно, и никто не мешал вспоминать. Прикосновения владыки и его запах, густой и манящий, глаза, когда он сказал «я желаю посмотреть» — и когда увидел первый бросок, и еще, после, когда Лин ела плов, облизывая пальцы. Тогда не заметила ничего особенного, а вот сейчас — вспомнилось. И их возвращение, и слова в самом конце: «Мне тоже понравилось… то, что чую».
Да, все это смущало и беспокоило, но Лин не хотела, чтобы оно вдруг закончилось.
Глава 21
— Владыка, ты что, влюбился?
Асир с трудом открыл глаза. В комнате пахло тимьяном и апельсином, света было достаточно, чтобы разглядеть ворвавшегося Дара. Тот скалился от уха до уха и впервые за пару недель выглядел довольным. Лалия, замерев с гребнем в руках, смотрела на него с понимающей усмешкой.
Пару часов назад Лалия приволокла новый роман, которым зачитывались в серале. Асира подташнивало от такого чтива, но он хотел быть в курсе последних пристрастий анх. Он вообще хотел быть в курсе всего. Всегда. Правда, на третьей странице сдался — веки налились тяжестью и отчаянно захотелось зевать. Кажется, и заснул так, с книгой на груди и недоумением во всех частях тела — как можно зачитываться подобным бредом?
Пока
