Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская

— Ты только заметил? Теряешь хватку, первый советник.

— Я только что узнал, что он подарил ей щенка анкара. От Адамаса, представь!

— Знаю, а еще открывал с ней ярмарку и накупил оружия. И это недоразумение теперь наверняка будет безвылазно сидеть в моей — моей! — комнате.

— Хрена себе. И что, собираешься принять меры?

— Я? — Лалия пораженно вскинула брови. — С какой стати? Это не мой дворец. Кто я такая, чтобы перечить самому владыке?

Дар заржал.

— Да ладно. Что, совсем не ревнуешь? По-моему, нашей бедной иномирке пора опасаться игл в зефире, стекла в шлепанцах, или что ты там еще любишь?

— Фи. Ты спятил? Чтобы я опустилась до такого? А про ревность меня уже спрашивали, это было так мило.

— Я вам не мешаю? — спросил Асир, с трудом сдерживая зевок. — Убирайтесь оба и пререкайтесь хоть до вечера, хоть до утра. Но не здесь.

— Нет, владыка, серьезно? — Дар, не прекращая скалиться, пересек комнату и навис сверху, вглядываясь в лицо. — Что ты задумал?

— Я развлекаюсь, — Асир сел, потирая затекшую шею. Дверь снова открылась, и он уперся взглядом в сонного, усталого и поэтому не в меру взволнованного Ладуша. От того фонило раздражением и тревогой, и это не предвещало ничего хорошего. — Что еще?

— Линтариена, — сказал Ладуш и вдруг заулыбался так широко и нахально, что мог бы при желании соперничать с Даром. — Она подралась. Чуть не убила Нариму.

— Что⁈ — воскликнула Лалия. — Когда? Как?

— Только что. Нарима орала так, что сбежались все клибы, и даже стражники чуть не снесли двери. Такой бедлам, владыка, такой бедлам! — пожаловался Ладуш. — Одна орет как не в себя, другая рычит не хуже твоего Адамаса. Крики, стоны, перевозбудившиеся кродахи из стражи. А я так мечтал о тишине!

— Правда, чуть не убила? — с интересом спросил Дар.

— Ну, я бы не сказал. Кто не знает Нариму? Все знают Нариму. Та еще истеричка. Это она в прошлую течку…

— Я помню, — оборвал Асир, поднимаясь. То ли он еще не совсем проснулся, то ли вообще плохо соображал, но в голове не укладывался простой факт — Лин подралась с анхой, которая не представляла из себя ничего — смазливое личико, тряпки и вязки вместо мозгов — и была заведомо гораздо слабее и беспомощнее. — Она была вооружена? — Нехорошо потянуло в груди. Если Лин нарушила запрет, если посмела взять с собой нож или…

— Нет! Конечно, нет. Ты что подумал. Она просто…

— Из-за чего?

— Из-за тебя, конечно, — Ладуш протянул смятый листок. Асир, развернув, с удивлением увидел себя. Неровные, будто второпях нанесенные штрихи, волосы — неаккуратными росчерками, тень вместо губ. Но узнал бы всякий. И не надо было спрашивать, кто автор — выдранный, похоже, из блокнота листок пропитался уже знакомым запахом.

Тихо засмеялась Лалия, громко и как-то даже восторженно выругался Сардар. Ладуш смотрел с плохо скрываемым весельем и ожиданием.

— Вышвырни оттуда всех. Пусть на цветущий жасмин полюбуются или, не знаю, в библиотеку засунь. Я буду говорить с ними двумя. Скоро спущусь.

— Я нужна? — спросила Лалия.

— Не сейчас.

Когда Асир спустился вниз, в общем зале сераля не было никого, лишь у комнаты Лин стоял мрачный евнух. Но пахло сильно: взбудораженным любопытством и злорадством анх, злостью клиб, возбуждением кродахов из стражи — только у дверей, но Асир поморщился и приказал проветрить. И разлитым кофе — чашка валялась у опрокинутого второпях столика, на светлом ковре расплылось темное пятно.

— Можешь идти, — сказал Асир евнуху и шагнул в дверной проем.

Лин стояла у одной стены, Нарима, скорчившись и сжавшись в скулящий комок, сидела у другой. Их караулил еще один евнух, на лице которого при виде владыки проступило счастливое облегчение.

— Иди, — повторил Асир и ему. Втянул воздух. От Лин несло злостью, почти бешенством — можно представить, как ее накрыло сразу, если даже сейчас не отпустило. Нарима… там было сложнее. Страх, но не только. Расчетливое ожидание, зависть, ревность, тоже злость, но другая. Она вроде бы и не смотрела на дверь, но точно уловила миг, когда Асир вошел: заскулила громче и жалобнее, со всхлипами, вызвав новую вспышку молчаливой ярости у Лин.

— Нарима, — позвал он. Та подняла лицо — в красных пятнах, покрасневшие от слез глаза в обрамлении слипшихся, а обычно пушистых и длинных ресниц смотрели с мольбой.

— В-владыка.

— Расскажи, что случилось.

Нарима судорожно выдохнула, неосознанно вжимая голову в плечи, обхватила себя ладонью за шею. Вскинула вторую руку, тыча в Лин пальцем, и сказала, задыхаясь:

— Она хотела меня убить, — сорвалась в слезы, повторила, заходясь в рыданиях: — Она хотела убить меня, владыка! Она хотела!

От Лин полыхнуло злобой, такой насыщенной, что Нарима затряслась, явно почуяв.

— Она и сейчас хочет! Смотрите, смотрите на нее, владыка, она хочет! Мне страшно!

— Успокойся, — Асир, с трудом сдерживая раздражение, подошел к ней ближе, опустил ладонь на голову. Нарима дернулась, извернулась и прижалась к ладони щекой, часто дыша. Успокоить ее было легко, и неважно, хотел ли этого сам Асир — перед ним была анха на грани истерики, которая нуждалась в защите, нуждалась в его запахе. Лин молчала, и это было лучшим, что она могла сейчас сделать. Когда Нарима перестала рыдать, Асир погладил ее по голове, спросил спокойно: — А теперь расскажи, что ты сделала.

— Ничего, владыка, я ничего не де…

— Нарима.

— Я просто хотела посмотреть. — Нарима вздрогнула, от нее пахнуло решимостью и отчаяньем, и она, вывернувшись из-под руки, обхватила Асира, вжимаясь лицом ему в колени. — Я хотела посмотреть, что вы подарили ей, владыка. С ярмарки. А она набросилась на меня, и…

Она снова заплакала, но уже без истеричных взвизгиваний и всхлипов, тихо и безнадежно.

— Лин? — окликнул Асир, не оборачиваясь.

— Она рылась в моих вещах. Я вернулась… с прогулки и застала ее здесь.

«От Исхири», — прозвучало несказанное, значит, она так и не рассказала в серале, отметил Асир.

— У тебя нет здесь твоих вещей! — выкрикнула Нарима. — Все принадлежит владыке!

— И это значит, что ты копалась в моих