Похоронные дела Харта и Мёрси - Меган Баннен

«Не читай, – велел он себе. – Сожги, да и покончи с этим».

Но он наплел сам себе, что надо положить его в стопку к остальным, чтобы бросить в огонь все разом. Развязал бечевку, собираясь только это и сделать, но некая сила, никоим образом с головой не связанная, заставила его вместо этого достать первое письмо, которое Мёрси написала ему. Он перечитал его, хотя уже знал наизусть.

Дорогой друг!

Очевидно, я существую, потому что твое письмо меня нашло, хотя я не понимаю, как и почему.

Теперь оно звучало иначе. Теперь он слышал в голове голос Мёрси, ее музыкальную манеру речи, когда слова взлетали и опускались по всему регистру, будто она пела.

Он прочитал следующее письмо, и следующее, и Мёрси заполнила его голову, будто симфония в концертном зале.

Отчасти мне интересно узнать, где ты работаешь, как выглядишь, сколько тебе лет – видишь, не хочу тебе врать – потому что это все тоже часть тебя.

Он не мог остановиться. Он был словно умирающий от жажды у пожарного гидранта. Каждое письмо звучало голосом Мёрси; словами Мёрси. Мёрси в желтом платье; Мёрси с древесной пылью в волосах; Мёрси с кружкой кофе (капельку молока, без сахара); Мёрси, которая тоже лишилась матери; Мёрси, которая улыбалась всем, кроме него.

Я верю, что наша дружба может продолжиться вне писем, несмотря на все минусы и слабости наших настоящих «я», и поэтому я и хочу с тобой встретиться: узнать тебя ближе.

Он вспоминал, как она сидела в одиночестве за столиком и следила за входом в «Птичку», дожидаясь друга, который так и не пришел. Вот только он пришел. Просто она не заметила.

А он-то ее замечал? Он годами убеждал себя, что она вся лживая, что люди, которые зарабатывают благодаря чужой смерти, не могут быть столь жизнелюбивы и довольны, что вообще никто не может нести в мир столько радости и света, но письма в его руках были настоящие, ямочки на щеках были настоящие, и эта женщина, которая смотрела смерти в лицо и все равно находила повод петь в ванне, была настоящая. И ему хотелось узнать ее получше, и неважно, какие там минусы и слабости крылись в ее настоящей «я». Он уже начинал склоняться к тому, что их у нее не так много, как ему казалось раньше, и боги знали, у него-то минусов и слабостей было более чем достаточно на двоих.

Он достал из кармана ее последнее письмо и открыл.

Дорогой друг,

Мне нужно кое-что рассказать тебе: меня зовут Мёрси Бердсолл.

Я очень высокая, при этом не особо хрупкая. У меня темно-каштановые волосы, смуглая кожа и карие глаза, и я ношу красные очки. Мой любимый цвет – желтый. Я часто его ношу.

Я занимаюсь погребением или, по крайней мере, занималась последние несколько месяцев. Солю тела, заворачиваю их в парусину и пою над ними молитвы. Строю лодки для мертвых и отправляю куда надо. Мне нравится моя работа: я помогаю душам упокоиться в Доме Неведомого и утешаю попутно живых.

Моего отца зовут Рой. Сестру зовут Лилиан. Брата – Зедди. Зятя – Дэнни. У Лил скоро будет ребенок, и я просто умираю от восторга. Я люблю их всех больше всего в мире.

Я не знаю, почему ты не пришел в прошлый вратник в «Птичку», так что пытаюсь рассказать тебе о себе единственным способом, который знаю, а ты можешь сам решить, что думаешь обо мне – обо мне настоящей. Потому что я бы хотела узнать тебя настоящего. Пусть даже лично мы не встретимся, я хочу знать, кто ты: как тебя зовут, чем занимаешься, как выглядишь, что тебе важно, кого ты любишь.

Прости, если звучит жестоко, резко или требовательно, но если ты не можешь заставить себя назвать мне свое имя или раскрыть правду о себе, пожалуйста, не отвечай. Потому что это не настоящая дружба.

От всей души,

Мёрси.

P. S. Я скучаю по тебе.

Харт уставился на ее имя, на то, как она открылась, не побоявшись, что ей сделают больно или отвергнут. А у него-то хватит смелости встать перед ней и сказать: «Вот он я»? Эта перспектива выглядела чудовищно. Но потом он перечитал послесловие, и оно звучало внутри, пока он не перестал различать, говорит ли Мёрси эти слова или он сам.

Я скучаю по тебе.

Он скучал по ней.

Он скучал по Мёрси Бердсолл, которая каким-то чудесным образом стала его подругой.

Он достал из рюкзака ручку и бумагу, но сразу убрал. Мёрси заслуживала ответов, и письмом тут уже не помочь.

Харт думал, что будет ворочаться, пока укладывался под звездами с мини-арбалетом под подушкой, но сразу захрапел. На следующее утро, бросив последний взгляд на поле, он пробормотал: «Прости, Билл», собрался и поехал на Солелизе к порталу у Северной базы, а утреннее солнышко и твердое намерение закончить кое-какое неоконченное дело освещали его путь.

Глава двадцатая

От Северной базы до Итернити час езды, так что у Харта было полно времени на раздумья о том, что именно сказать Мёрси. Но когда он свернул к городу, он уже весь трясся, и то обстоятельство, что рядом с «Бердсолл и сын» не нашлось места, чтобы припарковаться, не прибавило уверенности. Причина этого затруднения объяснилась, когда он увидел растяжку над Главной улицей.

Мэр Джинсберг любезно приглашает вас отпраздновать

ДЕНЬ ОСНОВАТЕЛЕЙ: ИТЕРНИТИ 25 ЛЕТ!

Контактный зоопарк! Катание на эквимарах! Барбекю!

Танцы под звездами! Фейерверки!

Харт обругал собственное невезение. Если «Бердсолл и сын» закрыты, придется ждать до конца следующей двухнедельной смены, чтобы поговорить с Мёрси, а это мучительно долго.

Он посмотрелся в зеркало заднего вида и потер щетину, которую следовало бы с утра сбрить. Сейчас уже ничего поделать было нельзя, но он мог хотя бы причесаться. Он постарался привести себя в божеский вид и вылез из баржи, пока совсем не расклеился.

На тротуаре было людно, и он чувствовал себя коровой в загоне по пути на бойню. Визги детей на мини-эквимарах и блеяние козликов и барашков из контактного зоопарка добавляли ощущения обреченного на заклание стада. Он едва прошел три шага к «Бердсолл и сын», когда колокол на ратуше зазвонил, и все вокруг застыли. Недавняя какофония утихла, все, кроме коз и овец, замолчали.

– Учебная тревога? Сегодня? – заныл долговязый