Хозяйка медовых угодий - Ри Даль
Я попыталась сесть, но голова закружилась, и я рухнула обратно, вцепившись в солому руками.
Руки… Я замерла, глядя на них.
Тонкие, с длинными пальцами, в мозолях, но молодые. Не мои. Мои были куда менее изящными, узловатыми, и кожа на них от питерских сквозняков постоянно трескалась. Эти руки точно чужие…
Я коснулась ими лица — скулы острые, кожа гладкая, волосы длинные, липкие от пота, русые с янтарным отливом. Совсем не похожи на седую паклю, в которую превратилась моя шевелюра после той ночи...
Сердце заколотилось. Нет… Это не я. Или я? А… кто я?..
— Ты в порядке? — голос, хрипловатый, но добрый, ворвался в мои мысли. — Хорошо, что ты очнулась, Мариса. Лихорадка тебя чуть не добила, но, к счастью, в этот раз боги были милостивы...
Я повернула голову, морщась от боли. В дверях сарая стояла женщина. Худая, с усталым лицом, седыми прядями в косе, в потрёпанном переднике и старомодном чепце. В руках она держала глиняную миску, от которой шёл пар.
— Кто вы?.. — вырвалось у меня. Господи, и голос-то не мой… Звонкий, молодой, с хрипотцой из-за недавнего кашля.
— Шайна я, — ответила женщина, присаживаясь на корточки рядом и протягивая мне миску. — Ты, видать, ещё не очнулась до конца, да?..
Она обеспокоенно посмотрела мне в глаза. Я не нашлась, что ответить, потому что сейчас полностью была уверена в том, кто я есть — Марина Горохова, сорока пяти лет от роду, библиотекарь из Санкт-Петербурга, вдова и мать, потерявшая своего единственного ребёнка… Но в то же время… я уже ни в чём не была уверена.
— Ничего-ничего, — стала успокаивать меня Шайна. — С Эйлой тоже так было… — она закусила губы, а потом с вымученной улыбкой добавила: — Ты давай поешь, Мариса. Тебе силы нужны.
Я осторожно забрала из её рук в свои ладони миску, но есть пока не стала.
— А Эйла — это кто? — спросила, всё ещё вертя в уме совсем другие размышления.
Женщина вздохнула и печально покачала головой:
— Сестра моя, мать Лины. Умерла от такой же вот лихорадки, Лину круглой сиротой оставила… Да ты и Лину, наверное, не помнишь…
— Помню, — ответила я и задумалась: как же это так — маленькая девочка, плакавшая тут, подле моей кровати с кувшином в руках, мне совсем не пригрезилась? А как же тогда моя прошлая жизнь в Питере?..
Прошлая… Прошлая жизнь…
— Что, не нравится похлёбка? — улыбнулась Шайна, заметив, что я так и сижу, не двигаясь.
— Нет, я… Я пытаюсь понять…
Женщина вновь протяжно выдохнула. В морщинках вокруг её глаз что-то блеснуло, похожее на слёзы. Однако Шайна не расплакалась, а просто сказала, тихо и ласково:
— Главное, что жива ты. С остальным уж как-нибудь разберёшься.
Я осторожно кивнула и несмело поднесла миску к губам, всё ещё не решаясь попробовать.
— Ешь-ешь, — подбодрила Шайна. — Я сама готовила. Овёс, капуста, чуть соли. Мяса нет. Но и это уже роскошь для таких, как мы.
Я попыталась улыбнуться в ответ и аккуратно принюхалась. Пахло съедобно, хоть и не борщом. Отпила глоток — пресное, но тёплое, и желудок, урча, потребовал ещё. Я пила, а Шайна наблюдала за мной и не торопила.
— Я вроде слышала про какого-то барона… — начала я, вытирая рот рукавом, немного утолив голод. Рукав был грубый, пропахший потом. А похлёбка и впрямь сносная, даже вкусная, с учётом того, как на самом деле я проголодалась.
— Барон Гельмут — хозяин этих земель, — объяснила Шайна. — Ты у него в долгу. Как и Лина. Как и я. Как и все мы.
— А… мама?.. — припомнила я слова Хильды.
— Мать твоя умерла, оставив заём, вот барон тебя и держит. Ты на пасеке работала, мёд для него собирала, пока не слегла от хвори.
То есть получается… я уже жила тут? Точнее не я, а некая Мариса… Но сейчас я оказалась Марисой…
Но ведь отчётливо помню, как, ещё будучи сама собой, спускалась в погреб. А потом поскользнулась на ступеньке, ударилась головой и…
Умерла?..
Неужели я… переместилась в какое-то другое тело после… смерти?..
Я сжала миску так, что пальцы побелели.
— Что это за заём? — спросила я, чувствуя, как во мне разливается какое-то новое чувство, совершенно необъяснимое — смесь отчаяния и принятия, одновременно. — И почему я должна за него расплачиваться?
— Потому что таков закон, — Шайна пожала плечами. — Барон долги не прощает. Не выплатишь — продаст. И тебя, и Лину. Лину, может, в бордель, а тебя… не знаю, куда. Ты девка крепкая, но после лихорадки теперь уж слабовата…
Я уставилась на неё, пытаясь осмыслить. Барон, долг, пасека, бордель? Это что, Средневековье какое-то? Я вспомнила книги из библиотеки: мне иногда попадались в руки таки — фэнтези, где героини попадали в другие миры. Но там были драконы, маги, принцы… А тут — сарай, вонь и похлёбка из овса. Я что, умерла и попала в кошмар?
— А этот мир… — начала я осторожно, — Эти земли…
— Герцогство, — подсказала Шайна. — Правит у нас герцог Эдмунд Рейхольд.
— Рейнхольд… — повторила я эхом. А затем спросила: — А тут есть… магия? Драконы?..
— Драконы? — Шайна вскинула брови, а затем тихонько рассмеялась. — Драконы — это ж сказки для детишек. Магия? Может, и есть, у жрецов в храмах, но нам, простым, её не видать. А наша жизнь суровая. Бароны правят, как хотят. Гельмут ещё не худший, но Хильда, его экономка, та ещё змея. Лину тиранит, да и всех, кто под руку попадёт. И никто ей не указ…
Я сглотнула, чувствуя, как страх сжимает горло.
Хильда… Лина…
Память Марисы вспыхнула у меня в голове (или правильнее сказать — в голове Марисы?..): Хильда — эта ведь так грубая толстая женщина с гневным лицом, не умеющая разговаривать никак иначе, кроме ора.
Я стиснула зубы. Если эта Хильда обижает Лину, я ей покажу, где пчёлы зимуют…
— Мне надо к Лине, — твёрдо заявила я, пытаясь встать. Ноги дрожали, но злость гнала вперёд. — Где она?
— Лежи, дурёха! — Шайна схватила меня за плечи. — Ты ведь еле жива! Хильда Лину в имении держит, но пока всё спокойно. А тебе пока о себе подумать надо.
