Злой Морозов для Алёнушки - Аня Леонтьева

Никто не дозвонится.

Я опять завыла, впадаю в панику. Мокрые дорожки на щеках быстро остывали, я даже не стремилась их вытирать, понимая, что весь наведённый марафет, причёска, макияж, уже не имеют смысла.

- Так, ладно, Алёныч, - сказала сама себе, специально назвав себя так, как меня величал братец. – Соберись! И думай уже, наконец. Как говорил наш папка, царствие ему небесное, даже если вас проглотили, у вас есть два выхода.

Первым делом я выпотрошила свою сумку и похвалила себя, что помимо всяких баночек, скляночек, и откровенного бельишка, всё же прихватила термобельё, с расчётом на то, что мы в моём идеальном представлении, пойдём гулять. Также там нашлась шапка. А ещё на дне лежал подарок для Бори. Мягкая уютная пижама, конфеты и коньяк.

Что же! Думаю, он не обидится, если часть его подарка пойдёт на спасение моей жизни.

Я с трудом, сбивая свой идеальный маникюр, откупорила пробку, и недолго думая, глотнула обжигающую жидкость.

Дыхание перехватило, и коньяк пошёл носом, я закашлялась, облившись доброй порцией.

По машине тут же пополз хмельной аромат, а в животе у меня образовался сгусток тепла, который всё расходился и расходился, согревая меня.

Как-то сразу все мои проблемы показались не особо серьёзными. Ну, снег. Ну, холодно. Ну, машина заглохла.

Да где наша не пропадала! Сейчас переоденусь и пойду пешком, от этого и согреюсь.

Я глотнула ещё коньяка, уже аккуратнее и начала раздеваться, чтобы утеплиться.

Настроение заиграло новыми красками. Я опять представила, как встречусь с Борисом, как расскажу ему про свои приключения. Он обязательно меня отругает, но потом признается, что рад, что я решилась на такое, и поцелует…

Как-то резко, снова накатил холод.

Я быстро переоделась в термобельё, накинула на себя шубу, совершенно забыв, что пыталась реанимировать телефон. Трубка валялась в ногах, но поднимать её было неохота. Наоборот, тянуло свернуться комочком, сжаться и поспать. Так, я и сделала, накрылась шубой и под шорох снега потихоньку утекла в сон, представлял раз за разом, как обрадуется Борис, когда я, наконец, до него доберусь.

2. "Дура"

- Емельян, останься, - ворчала тётка, любовно трепля у Гришки лохматую гриву. – Не видишь, какой буран надвигается?

Гриня, хоть и был уже взрослым, десять как-никак, а к тётке ластился. Не хватало ему всё же женского тепла, материнской любви.

- Не, тёть Маш, поеду. Заморожу дом, потом не отогрею. После праздников приеду, пацанов заберу.

Тётка только вздохнула, знала, что меня хрен уговоришь. Да и реально, застрять у неё на все праздники, это значит слушать стенания по поводу моей неправедной холостяцкой жизни, Катьки-вертихвостки, что похерила всё на свете, и, бросив детей, смоталась с олигархом в Дубай.

Мне это всё на хрен не упало. Я и сам всё знаю, и про жизнь свою, и про жену непутёвую.

И дом, конечно, это отмазка, нормально я его протопил, на день, а то и на два, тепла хватит. Но я уже и с Анькой договорился, разврат под ёлочкой устроить. Она, затейница такая, и неприхотливая, мозг не ест, даёт во все места и в жёны не набивается.

Отличный Новый год, я считаю.

Притянул старшего сына к себе, сжав в объятиях.

- Тётю Машу слушать, как меня. За братом следить, - напутствовал я.

Гришка кивал, тяжко вздыхая.

Тётка строгая у меня, им с Никиткой здесь никакого раздолья.

- Никита! – крикнул я, отпуская Гриню.- Спустись, попрощаемся!

Но младший, как надулся с самого утра, когда узнал, что Новый год они у тётки зависнут, так и не разговаривал.

Никита чисто моя порода. Сам иногда страдаю от этого, и себя всегда в его упрямом характере узнаю́. Не сдвинуть, если что в голову вбил.

- Ладно, подуется и перестанет, - заворчала тётка, больше досадуя на меня, чем на мальчишек. – Езжай уже, а то занесёт по дороге.

Коротко прощаюсь с ней и Гриней, кричу Никитосу, но он так и не отзывается. Плюнув, выхожу на улицу.

Погода на изломе. Тучи налились тяжестью, уже даже немного прорывает, пока, правда, только мелкой шелухой, но впереди и вправду буран. Надо успеть до дома добраться. Дорога хоть и не дальняя, но ехать наугад, если пойдёт снег, то ещё удовольствие.

Подхожу к машине, стоящей во дворе.

Стягиваю короткую дублёнку, кидаю на сиденье, рядом с водительским, встаю на высокую подножку своей Тундры, и, оглянувшись на тёткин дом, замечаю в окне на втором этаже, лицо Никитки.

Смотрит так надрывно, что даже моё чёрствое сердце вздрагивает.

Чёрт, может остаться. Хрен с этой Анькой.

Машу сыну, а он мне в ответ язык показывает.

Вот засранец!

Сжимаю кулак, выставляю напоказ, и Никита тут же скрывается из виду.

Ладно, я всего лишь на пару дней их оставляю. Что им со мной делать? Смотреть по телеку новогоднюю фигню?

Не приготовлено ничего, не украшено.

А у тётки им лучше будет. Она их и на ёлку вытащит, и накормит всякими угощениями.

Скрепя сердце, сажусь в машину, скидываю шапку на дублёнку, оглаживаю бороду, на которую уже осел мелкий снежок, и проверяю трубку.

Со службы тишина.

А вот по прогнозу, в ближайший час, ожидается снежный буран, заносы на дорогах, плохая видимость.

Завожу мотор, врубаю радио.

Авось проскочим.

Но как только выезжаю на трассу, понимаю, что ни хрена мне не повезёт. Мелкий грох, постепенно превращается в лохматые хлопья, увеличивает плотность, и вот уже через пять минут видимость почти нулевая, впереди завеса снега.

Сбавляю скорость, убираю звук, до боли в глазах всматриваюсь в даль, слежу за дорогой. Но на трассе пустынно, и, слава богу, глядишь, таким Макаром и доеду.

Вокруг всё белым-бело, одни сугробы по обочинам…

Что за?!

Торможу и сдаю назад.

Один из сугробов чёт огромный очень, непропорционально.

Паркуюсь у обочины, и, накинув дублёнку, осторожно иду к подозрительной куче снега.

Видимости, конечно, никакой, — накаркала тётка. Пару шагов от моей Тундры, и её почти и не видно.

Подхожу к сугробу, который на поверку оказывается малометражной тачкой, типа дамская такая.

Счищаю снег с окна, пытаюсь рассмотреть, что внутри, может, просто бросили тачку.

Ни хрена не вижу и навскидку дёргаю ручку, и дверца поддаётся, и на меня тут же ухает спёртым воздухом и перегаром, который вырывается из салона машины.

На водительском, под пушистой шубой, свернувшись калачиком, спит баба.

Наклоняюсь над ней,